Повелитель света

Так как в ту же секунду, когда полыхнул пистолетный выстрел, другая вспышка вырвалась из-под жалюзи на третьем этаже красного дома. Густой черный дым поднимался от проклятого окна, и блестящий генштаб, обстрелянный косоприцельным огнем адской машины – убитые и раненые, лошади вперемешку с офицерами, – валялся на мостовой в лужах крови. Чуть впереди король пришпорил своего серого коня, который спотыкался, раненный пулей… Луи-Филипп то и дело подносил ко лбу руку в белой перчатке, словно был удивлен тем, что на перчатке не остается крови. Принцы били Режана по бокам плоскими частями своих сабель, вынуждая его двигаться вперед. Лошадь принца Жуанвильского повалилась на землю: пуля разворотила ей грудь. На тротуарах бульвара грудой обагренной кровью позолоты лежали маршалы и генералы. Маршал Мортье и полковник Рьёсек были убиты наповал; на генерала Эйме, лишившегося кончика носа и теперь пытавшегося подняться на ноги, было страшно смотреть. Один из скакунов, раненный в туловище, мчался в направлении Шато-д’О, унося с собой какого-то удержавшегося в седле офицера.

Смертельная траншея протянулась и среди солдат национальной гвардии и зрителей под вязами, где человеческий ураган, вызванный безудержным бегством обезумевшей толпы, также унес немало жизней.

Убийца Сезара, переступив через свою жертву, смотрел на все это несколько секунд, судорожно вцепившись руками в поручень. Затем – лицо его, сделавшись землистым, выражало несказанное изумление – с растерянным видом оглядел установленную на треноге подзорную трубу, машинально по ней похлопал и, вероятно приняв какое-то решение, выбежал из комнаты, не забыв закрыть за собой дверь.

Дымок от пистолетного выстрела медленно рассеивался, увлекаемый к окну, за которым и исчезал бесследно.

– Ортофьери, не так ли? – спросил Шарль у своих соседей.

– Несомненно, – твердо заявил Люк.

– Не сказал бы, что это бросается в глаза, – заметил Бертран. – Все эти граждане 1835 года одеты однообразно, по моде того времени, что делает их поразительно похожими друг на друга. Возможно, это и Фабиус Ортофьери. Но я бы в этом не поклялся.

– В любом случае сам ты можешь быть спокоен, – сказал Шарль, пожимая ему руку. – Это уж точно не человек с тростью.

– Ха! Что верно, то верно! Рад, что ты об этом подумал!

Этими словами они обменялись быстро и вполголоса. Историческая сцена завершалась в жутком беспорядке, резко контрастировавшем с церемонной тишиной рабочего кабинета, где с неподвижным взглядом и раскинутыми в стороны руками – почти такой, каким его запечатлела акварель Лами, – спал вечным сном Сезар.

Королю удалось двинуть лошадь вперед. Он приветственно помахивал треуголкой гвардейцам, сопровождая эти жесты теплыми, как можно было понять, апострофами. Смятение нарастало. В то время как Луи-Филипп продолжал свой путь в сопровождении выживших из эскорта и сотни с лишним украшенных султанами офицеров, имевших при себе грумов и конюхов, толпа, нахлынув к месту покушения, затаптывала массу утерянных при случившейся панике предметов: зонтики, головные уборы, шали, ружья, кивера, медвежьи шапки. Гражданские и военные поднимали убитых и раненых и уносили на импровизированных носилках. Мертвых лошадей оттаскивали в сторону. Вся эта ужасная работа осуществлялась в состоянии полнейшей подавленности. Медленно, семеня, мимо проходили мертвенно-бледные, с непокрытыми головами, женщины, поддерживаемые сострадательными гражданами.

Движимые чувством долга, с дубинками и саблями наперевес, к красному дому почти тотчас же устремились десятки полицейских. У рустованного кабачка, соседствовавшего с домом Фиески, собралась толпа: именно там, во внутреннем дворике, задержали убийцу.

Оставшийся на месте преступления маленький господин Тьер, затянутый широким белым поясом, отчаянно жестикулировал, раздавая приказы офицерам, солдатам и полицейским. Он подпрыгивал, топал ногами, расхаживал вправо и влево; его белые казимировые брюки были забрызганы кровью маршала Мортье. Некий бледный, с растерянным выражением лица мсье – по заверению Кола-Дюнормана, то был префект полиции Жиске – заговаривал с ним время от времени.

– Я знаю, что он говорит; это исторический факт! – заметил Кола-Дюнорман. – Он повторяет: «Но мне же сказали: у театра Амбигю!..»

– Да, – утвердительно кивнул Шарль. – Вечно их путают, старый Амбигю и новый!

Напряжение мало-помалу спадало. Драма была уже сыграна. Ужасный миг прошел.

Он не принес того результата, на который со всей убежденностью рассчитывал Шарль. Они видели убийцу Сезара в лицо, но утверждать наверняка, что им был Фабиус Ортофьери, не представлялось возможным. Этим человеком действительно мог быть тот, чьи портреты находились здесь, в студии; но полной уверенности в этом не появилось, так как абсолютного сходства между портретами не наблюдалось и ни на один из них убийца не походил в должной мере.