Повелитель света

На самом бульваре Тампль с каждой минутой становилось все более и более оживленно. Тележки огородников сменялись городскими повозками, тильбюри и фиакрами с подножками в несколько ступенек. Мало-помалу росло и число празднично одетых прохожих, некоторые прикрепляли к лацкану красную гвоздику – знак для членов тайных обществ. В семь часов, стуча в барабаны, прошли два барабанщика Национальной гвардии, сопровождаемые ватагой мальчишек, старающихся идти в ногу. То тут, то там в окнах возникали горожане и приветственно махали вслед равномерно покачивающимся из стороны в сторону голубым спинам барабанщиков, украшенным широкой белой перевязью.

Затем прохожие, толпа которых все увеличивалась, смешивались с солдатами Национальной гвардии, при полном параде и с оружием в руках направлявшимися к месту сбора своего легиона.

Анриетта Делиль принесла Сезару на подносе небольшую супницу, тарелку и ложку. Старый корсар позавтракал на мраморном круглом столике, после чего удалился, позволив воспитаннице и присоединившейся к ней приходящей домработнице заняться уборкой кабинета.

В девять часов войска, поднимая тучи пыли, начали двигаться к тем местам, которые были определены им для парада. С этой минуты балконы и окна стали заполняться зрителями и даже крыши превращаться в трибуны, предназначенные для тех храбрецов, что собирались вокруг дымовых труб.

С сундуком вышел из дома Фиески и принялся искать носильщика. Кола-Дюнорман не без волнения указал на него любопытствующему собранию, заметив корсиканца уже в тот момент, когда он помогал носильщику Менье водрузить свою ношу на козлы.

Резюмируя одиссею этого сундука, заметим, что полиция впоследствии обнаружит его в доме Нины Лассав, которая будет тем самым скомпрометирована столь сильно, что попытается покончить с собой.

Далее на протяжении довольно долгого промежутка времени вид никак не менялся. 5-й легион национальной гвардии сначала располагался вдоль проезжей части, под деревьями – в две шеренги, спиной к боковой аллее. Вскоре по приказу подполковника Лавока его люди разбились на группы и неподвижно замерли в тени.

Напротив тот же маневр осуществили солдаты 14-го линейного полка.

Сезар Кристиани снова появился ближе к десяти часам. Он уже принарядился и теперь был в каштанового цвета сюртуке и серых брюках – костюме, в котором сутки спустя его и изобразит лежащим на ковре савонри художник Лами. Вероятно, он отобедал в столовой, так как на лице его играл румянец, а сам он провел языком по губам и закурил трубку с видом человека, только что вставшего от стола. На плече у него сидел попугай Питт, с которым он забавлялся; рядышком, выписывая пируэты, скакала обезьянка Кобург.

Старик выглядел немного повеселевшим. Он даже позволил себе улыбнуться, когда в комнату вслед за Анриеттой вошли две миловидные девушки. Все три были в простых, радующих взор платьицах, шляпках-капорах, перевязанных под подбородком лентами, очень легких шалях, наброшенных на плечи, и с изящными тафтовыми зонтиками.

– Ага! – произнес Шарль. – А вот и Анриетта, уходящая с подружками на Елисейские Поля смотреть парад!

Приветливо пообщавшись со спутницами своей воспитанницы, Сезар отечески обнял Анриетту, которая, приняв с улыбкой ту скромную часть любезностей, коей старик удостоил ее, терпеливо выслушала наставления опекуна.

Сезар отвел в вольер Кобурга. Когда очаровательное трио удалилось, он усадил на жердочку Питта (который из-за цепочки на лапке ходил немного вразвалку) и, вооружившись подзорной трубой, принялся разглядывать сгущавшуюся за окном толпу и выстроившиеся по обе стороны бульвара, насколько хватало глаз, батальоны.

Вся эта прелюдия внушительного парижского парада, должно быть, производила величественный и мирный шум. Ничто не выдавало того нервного возбуждения и беспокойства, которое, как мы знаем, уже подспудно нарастало в городе, где вот уже несколько дней ходили слухи о готовящемся покушении. Но гостям мадам Кристиани – находившимся в ее квартире, словно в театре или, скорее, даже в кинотеатре, – зловещий дом, выкрашенный в кричащий ярко-красный цвет, представлялся все более гнусным, лицемерным и предательским. Там, на третьем этаже, за жалюзи скрывалась засада. Присутствующие в студии испытывали некое тягостное ощущение оттого, что не могли прокричать горожанам и солдатам: «Там, наверху, на помосте установлены двадцать четыре ружейных ствола. Сообщите этим красавцам-полицейским, что расхаживают взад и вперед в синих мундирах и белых брюках, со шпагами на боку и в надвинутых на глаза треуголках. Скажите, пусть поднимутся…»

Из дымовой трубы на крыше красного дома вырвалось облачко сероватого дыма.

– Фиески только что разжег огонь, – пояснил Кола-Дюнорман. – Стало быть, уже вернулся…

– А вскоре снова уйдет, – добавил Шарль.

– Какой еще огонь? – спросил кто-то. – Огонь? В столь знойный солнечный день?