Повелитель света

В этот момент прибыли Кола-Дюнорман и его секретарь, а также кинооператоры. Главные работники дня оказались пунктуальными. Почти тотчас же к ним присоединились остальные наблюдатели, в том числе и Люк де Сертей. Заботами мадам Кристиани все слуги также были уже на ногах. Мало-помалу студия заполнялась приглашенными (в количестве тридцати восьми человек – число строго ограниченное!), которых Шарль попросил явиться к этому утреннему часу. Он извинился перед ними за то, что не может уделить каждому должное внимание. Легкие стулья были расставлены полукругом. Ученые и техники присаживались на них, инстинктивно понижая голос, толпясь вокруг известного химика, произведшего анализ образчика люминита, «чем-то напоминавшего, – по его словам, – алюмосиликат калия». По совету хозяина дома гости захватили с собой бинокли. Все они уже приходили в студию прежде, чтобы ознакомиться со свойствами люминита, что избавило Шарля от необходимости давать дополнительные разъяснения. Они знали даже, что означают эти едва заметные цифры в углу пластины, оставшиеся вечным напоминанием о той хитрости, с помощью которой Сезар «превратил» эту пластину в грифельную доску.

У нескольких человек помимо бинокля имелся при себе и фотоаппарат.

Стоит ли говорить, что все эти важные наблюдатели интересовались в первую очередь покушением Фиески и для них трагедия загадочного убийства Сезара отодвигалась на второй план?

Кто-то попросил выключить в студии свет, чтобы лучше было видно, как в кабинете корсара занимается заря 28 июля 1835 года. Некто другой заметил, что было бы неплохо, если бы Кола-Дюнорман или же Шарль Кристиани кратко прокомментировали начало этого дня, которому предстояло остаться в Истории.

Шарль уклонился от данной миссии, желая ограничиться ролью наблюдателя. Но Кола-Дюнорман охотно согласился выступить в качестве гида и начал с того, что выразил сожаление по поводу закрытых в кабинете Сезара ставней.

– Будь они открыты, – сказал он, – мы бы, вне всякого сомнения, уже увидели Фиески. В то утро он проснулся с рассветом после очень скверной ночи и в пять часов – растерянный, колеблющийся – вышел, чтобы направиться к одному из своих соотечественников, некому Сорба́…

Он вдруг умолк, и по рядам присутствующих прокатился глухой ропот: через дверь гостиной в кабинет вошел Сезар.

Он пересек комнату, приблизился к окну, открыл его и раздвинул решетчатые ставни.

Старик был в домашнем халате и комнатных туфлях; облокотившись на перила, он стал смотреть на бульвар.

Начиналось чудесное утро. В окнах домов, расположенных напротив, множество трехцветных флагов уже заливал яркий солнечный свет. Бросалось в глаза, что их синяя и красная полосы были более светлыми, чем в наше время.

Прекрасная густая листва посаженных в четыре ряда вязов то тут, то там вздрагивала от пробуждения воробушков. Сквозь ветви и стволы деревьев проглядывали небольшие магазины и кафе, расцвеченные национальных цветов материями. Яркие флажки свешивались с уличных фонарей.

Между двумя утопающими в зелени бордюрами тянулась мощеная дорога, разделенная на боковые аллеи могучими каменными тумбами, отстоящими одна от другой на равное расстояние.

Повсюду открывались ставни. В этот день парижане предпочитали встать пораньше. Новые стяги добавлялись к уже вывешенным, оживляя окна, которые на ночь, как правило, затворяли деревянными заслонами.

– Должен ли я вам напомнить, – сказал Кола-Дюнорман, – что тремя славными днями июля 1830 года были 28, 29 и 30-е числа? Поэтому их и отмечают в соответствующие даты. Праздникам 1835 года предстояло укрепить эту традицию. Сейчас мы наблюдаем 28 июля; накануне, 27-го числа, был День поминовения; прошло несколько церемоний в память не только о тех, кто погиб в 1830 году, но и о жертвах мятежей 1832 и 1834 годов. Вот почему вы видите столько флагов; их вывесили еще накануне. Сегодня – уже не день памяти. Это день благодарственных молитв и военных торжеств. День большого парада национальной гвардии парижского региона и гарнизонных войск. На завтра намечены народные гуляния, всевозможные увеселения и состязания: бесплатные представления, шесты с призами, балы, иллюминации, фейерверки, подсветка общественных сооружений. Но ничего из всего этого не состоится. После покушения, свидетелями которого вы вскоре станете, все празднества будут отменены.

Сезар отошел от окна и направился в свою необычайную «гостиную», в которой стоял вольер с обезьяной и птичьи клетки. Блики позволили предположить, что он и там открыл окно, после чего на протяжении какого-то времени – судя по отблескам в зеркале и движению теней – занимался своими питомцами. Впрочем, такова была его привычка; установить это помогло наблюдение предыдущих дней.

В это время Кола-Дюнорман следил за входной дверью дома № 50, над которой висела табличка с фамилией «Поль». Он надеялся, что оттуда выйдет Фиески – с сундуком, который затем найдут и который его с сообщниками и погубит. Но это произойдет еще не скоро.