Повелитель света

Перипетии путешествия я, пожалуй, опущу, хотя таковых в нашем вояже хватало: остановки, опоздания, вынужденная двухчасовая стоянка в Марселе, вызванная какой-то аварией на железной дороге и позволившая мне бегло познакомиться с городом. Все это я, стало быть, опускаю и сразу перехожу к моему приезду в Монако и прибытию на спектакль.

Он как начался блестяще, так без малейшей задоринки и прошел. В программе была задействована масса знаменитостей. Лучшие певцы мира исполняли вагнеровскую драму.

Зигфрида пел Карузо; и мы пребывали в восторге от его тембра и мощи – до тех пор, пока не запела птичка.

Как вы помните, в «Зигфриде» есть певчая птичка, которую из-за кулис озвучивает женский голос.

Итак, внезапно запела некая невидимая певица. И тогда нам показалось, что все прочие лишь мяукали, рычали или ревели с момента поднятия занавеса, и звуки безупречного оркестра вдруг сделались неприятными и надоедливыми – столь волшебным был этот голос. С его чистотой могла сравниться разве что его сила. В нем были объединены все достоинства, какие только могут заключать в себе звуки, и притом столь несравненным, неслыханным, сверхчеловеческим образом, что у вас тотчас же возникал вопрос: действительно ли этот сказочный голос принадлежит кому-то из смертных, или же он неким непостижимым образом живет сам по себе? Но стоило к нему прислушаться – и вы понимали: нет-нет, за этим ласкающим сопрано определенно стоит женская душа, страстное сердце молодой девушки, которая поет с той же очаровательной естественностью, с какой благоухает цветок… Стоило к нему прислушаться – и вы догадывались, что исходит он из алых губ и белой трепещущей груди… Все слушали его с тем волнением, с каким смотрят на юную деву неземной красоты.

Кто же это так пел? В моей памяти зазвучали тогда один за другим голоса всех знаменитейших оперных певиц вселенной. Я знал их все до единого. На какое-то мгновение я решил, что одна из них приготовила нам сюрприз, согласившись на столь незначительную роль. Но никакая примадонна не смогла бы сравниться – ни по чистоте голоса, ни по исполнению – с той волшебницей, что заливалась птичкой за кулисами.

Она умолкла. Зал зашуршал программами, но та фамилия, которую искали все взгляды, была совершенно неизвестной: Борелли.

Публика со странным нетерпением ожидала нового вступления птички и того момента, когда незнакомка возобновит пение. Я и сам испытывал непреодолимое желание услышать ее голос… Наконец он зазвучал и пролился на нас легкой и чарующей волной, в которой хотелось купаться вечно…

Когда Борелли умолкла во второй, и в последний, раз за вечер, зрители, должно быть, снова ощутили досаду, граничащую со страданием, так как долгий мучительный вздох пробежал по всему залу, от партера до самых верхних ярусов.

Затем грянули аплодисменты, столь бурные, что оркестр остановился. Зрители, вскочив на ноги, хлопая в ладоши, вызывали диву. Но тщетно Карузо протягивал к кулисам просительную руку, мадемуазель (или же мадам) Борелли упорно отказывалась являть огням рампы свое, вероятно, ненарумяненное личико.

Воспользовавшись светской суматохой, я проскользнул за кулисы для знакомства с новоявленным чудом.

На пути у меня стоял Генсбур, директор. Лицо его лучилось счастьем.

– Нет, ну каково, а, милейший?.. Какое открытие!..

– Но кто это?.. Борелли, Борелли… Уж не псевдоним ли?.. Чудесное сочетание: голос молоденькой девушки и искушенность многоопытной артистки! Это было нечто! Какая уверенность в себе! Какой пыл! Какой…

– Нет, ну каково!.. Какое открытие!..

Генсбур все еще не мог прийти в себя. У меня же в голове крутилась лишь одна мысль: пригласить эту Борелли в «Опера-Драматик». И я искренне в этом признался. Но Генсбур с насмешливым видом покачал головой:

– Вот в этом, я, знаете ли, сильно сомневаюсь.

Я предположил, что он уже договорился с певицей о долгой серии выступлений. Он поспешил вывести меня из заблуждения, однако же – все тем же насмешливым тоном – поручился мне в том, что госпожа Борелли никогда не появится на сцене моего театра.

– Она что, совсем не умеет играть? – вопросил я. – Полноте! Уж этому она научится. Это все мелочи. К тому же ее дикция и так уже безукоризненна. Представьте меня, мой друг. Сейчас же. Остальное я беру на себя.

– Да вот, кстати, и она… Вон там, в конце коридора, со своим мужем… Ну так что, вы идете?..

Какая-то пара только что вышла в коридор через боковую дверь и теперь, повернувшись к нам спиной, удалялась. Я видел их всего несколько секунд, прежде чем они свернули за угол, – его внушительный силуэт в темном костюме и ее худенькую, неясную фигуру, поддерживаемую двумя костылями, которые ритмично приподнимали ее плечи и при каждом покачивании вбивались в подмышечные впадины.

Эта бесподобная певица была калекой!

Я испытал жесточайшее разочарование, глубине которого и сам удивился, когда вышел из ступора.

Борелли ушли. Генсбур все еще ждал.