Повелитель света

Протрубив фанфару, Борелли кого-то позвал. Но он по-прежнему был один. Я видел его со спины. Он стоял в своем широком плаще между морем и мною, на скале. Его призывы повторялись вновь и вновь, торопливые и настойчивые; казалось, он бранит само море. Но он действительно кого-то звал. Но кого?.. Кругом – лишь тьма. И ни единой живой души.

Он нагнулся, сбежал со скалы. Исчез из виду… Ха! Да нет же. Возник на берегу, у самой воды.

И рог зазвучал вновь, однако это была уже не тема Зигфрида, но протяжные завывания, напоминавшие сигнал «на драку» в псовой охоте. Затем снова послышалась резкая тирада, которую он прокричал в полном одиночестве и которая была обращена к темному Средиземному морю, к той водной пустыне, в которой резвился один лишь дельфин. Потом опять зазвучал рог – кричащий, настойчивый, ревущий…

И ничего более.

Лишь луна, затянутая облаками.

И Борелли, волочащий что-то к берегу моря. Что-то сопротивляющееся. Словно рыбак, вытягивающий свою сеть, – по крайней мере судя по его движениям (различить что-либо конкретное не представлялось возможным). Ах! Ноша выскользнула у него из рук или же оборвалась, словно рыба; упав на спину, он грязно выругался. Я уловил иностранные слова, проклятия…

Он бесновался, не двигаясь с места. Внезапно я увидел, что он абсолютно голый. В ту же секунду он бросился в воду и поплыл с быстротой тюленя, мощно работая плечами и поясницей точно так же, как пробивался в толпе…

Я уже дрожал от любопытства, сравнимого разве что со страстью. Самое невероятное, однако же, было еще впереди.

В то время как великан уплывал все дальше и дальше в море и растворялся в ночной мгле – примерно там же, где плавал дельфин, которого больше не было видно, – я вдруг услышал некое подобие ржания, доносившегося все оттуда же, из открытого моря… За первыми звуками последовали, смешиваясь воедино, другие; теперь это было громкое ржание, крайне странное и с необычным звучанием; хоровое пение жеребцов, имитирующих крики морских котиков; пение лошадей-тюленей, неких мифических созданий тьмы и моря…

В этот момент до меня снова донесся призыв Борелли, перекрывающий шум прибоя.

Ему ответил бесконечно далекий голос…

Я едва успел растянуться на земле и заткнуть уши: я почувствовал, что иду вперед, к краю скалы. Еще бы один шаг – и я был бы мертв, так как этим доносившимся издалека голосом был необычайный голос госпожи Борелли, но уже необузданный и торжествующий; голос, который выводил свою весеннюю песнь, словно гимн освобождения!

Я медленно разжал кулаки, будто тисками сжимавшие уши. Так я удостоверился в том, что человеческий голос и ржание смолкли.

Над плотной массой туч взошла луна.

В море некая подвижная точка двигалась прямо к берегу.

Другая точка – блестящая – следовала за ней в нескольких морских саженях. Двое мужчин. Первый подплыл к кромке прибоя.

То был Борелли. Мокрый и тяжело дышащий, он рванул в направлении Монте-Карло. Второй выбрался на сушу в том же месте и сразу же бросился вслед за беглецом…

Этим вторым был тоже великан – старик, чьей бесцветной уменьшенной копией казался я. Его длинная седая борода развевалась на ветру погони. Голову его украшала золотая корона. Даже без одежды он походил на Карла Великого, хотя, возможно, он был более могущественным властителем, чем император. Рукой грозной и сильной он потрясал, словно копьем или скипетром, чем-то вроде вил.

Погоня скрылась из виду.

Я остался наедине с бескрайним пространством.

Прождав больше часа при свете луны, я решил покинуть сцену этой двусмысленной драмы. Но прежде всего я спустился по тропинке к тому месту, где, как я знал, Борелли провел последние два дня и – предположительно – все дни до этого.

Я нашел там его фетровую шляпу и романтичный широкий плащ. В полуметре от них, на горке тряпья, которое я без труда опознал как одежду госпожи Борелли, лежали крест-накрест два костыля. Рядом с плащом валялась покрытая шипами морская раковина.

Осмотрев то место, где полуночник пытался вытянуть из воды то, что в итоге он упустил, словно сорвавшуюся рыбу, я наткнулся на основательно вбитый в песок столбик, на который была намотана тонкая и прочная проволока, уходящая в море. Когда я вытянул ее, то прикинул, что длина ее может составить около двухсот футов. Проволока заканчивалась широким кольцом, скорее даже поясом – кожаным поясом с висячим замком, совсем недавно срезанным.

Что до Борелли, то его тело нашли на дороге, что вела из Монте-Карло в Монако, примерно на полпути. Он лежал на животе, головой вперед. Смерть и лунный свет окрашивали в бледно-зеленый цвет его широченную спину, на которой зияли три одинаковые раны, равноудаленные и расположенные на одной линии, свидетельствуя об одном-единственном ударе карающего трезубца.

1912

Слава комаккьо

Посвящается Эдмону Пилону

«…и взаимно».

Геометрия

Все заканчивалось в великолепии: день, год, век, эпоха.

Осенний вечер украсил Феррару своими огнями, и величественное небо явило над позолоченным городом апофеоз форм и красок, достойных затухавшего Ренессанса.