Повелитель вещей

На второй неделе ноября, когда окрестности дачного поселка стало затягивать влажным холодным сумраком, Анна окончательно осознала, что не хочет возвращаться: здесь, вдали от дома и города, ее не терзают ни подспудные страхи, связанные с покойной матерью, ни смутная тревога за сына. Впрочем, и радость, которую она себе намечтала, тоже ушла, как вода из дырявого ведра – в землю, по которой Анна ступала осторожно, чтобы не споткнуться и снова не упасть.

До третьей декады октября, пока совсем не развезло, она, коротая время, копошилась на участке, готовила к зиме клумбы и грядки; однако без прежнего рвения – скорее по привычке, из странного чувства долга перед прожитой жизнью. Впрочем, сама Анна не находила его странным: преодолеть глубоко укоренившуюся привычку – тяжкий труд.

В первых числах ноября в поселке отключили воду – приходилось черпать из старого колодца. Щадя оперированный глаз, Анна старалась не слишком налегать на рукоять. Из глубины осевшего сруба тянуло приятной смесью натуральных деревенских запахов: земли, гниловатых бревен, колодезной сырости. Если заглянуть внутрь, можно различить движение теней – такое же слабое, как движение теней ее нецепкой памяти.

Снимая цинковое ведро с крюка, Анна предвкушала момент, когда на смену ржавому скрежету придет короткий всплеск, означающий, что ведро, пролетев положенное расстояние, достигло физической границы, отделяющей стоячую воду от такого же стоячего воздуха, с четырех сторон забранного обрезками бревен. За коротким и гулким всплеском следовало довольное хлюпанье – будто ведро не черпает, а втягивает в себя колодезную воду, подернутую густой зеленоватой ряской, – приходилось процеживать, проливать сквозь мелко-ячеистое сито. Возня с водой и ведром требовала времени – но этого добра ей хватало.

По утрам Анна выходила на крыльцо, смотрела на ели. Когда-то эти ели-самосейки были маленькими – теперь окрепли, вытянулись, разрослись. Стояли, положив тяжелые лапы на ограду. Порой она заставала белок. Рыжеватые зверьки то прыгали, мелькая в хвое, то с упоением, распластавшись, качались на пружинистых еловых лапах – могучих, увешанных гроздьями шишек.

Лесной мир, к непосредственной близости которого Анна постепенно привыкала, не ограничивался шустрыми белками. По соседству, в овраге, жили ежи – мать-ежиха с двумя колючими отпрысками; но их можно было застать лишь в темное время суток, когда на небо всходила луна, – здесь, вдали от города, плоский лунный диск казался ярким, как яичный желток, и неправдоподобно огромным. Погасив лампу на веранде, Анна ждала, когда в желтоватой полосе света появится крупная ежиха-мать, за которой, держась на небольшом расстоянии, будут семенить два маленьких потешных комочка – и скроются в овраге. Анна их подкармливала, оставляла объедки, хотя и подозревала, что лакомые кусочки достанутся не подслеповатым ежам, а нахальным сойкам – их час наступал с рассветом, когда сойки горланили во всю глотку, не упуская ни малейшей возможности чем-нибудь поживиться, а то и просто нашкодить – распатронить целлофановый пакет с мусором, если Анна, задумавшись о чем-то своем, ставила мусорный пакет под крыльцо. Однажды, проснувшись от криков этих пернатых горлопанов, она выглянула в окно и увидела двух подростков-лисят – грациозно пружиня на длинных голенастых ножках, они бежали по краю участка, между грядками. Это зрелище ей смутно что-то напомнило. Каких-то играющих детей.

В ту первую осень ее добровольного затворничества грибная полоса прошла по земле поздно. Продержалась неделю-другую и сошла. В эти недели Анна просыпалась до рассвета. Не решаясь выйти на грибную охоту (оперированный глаз все еще побаливал), она подолгу стояла у калитки, принюхиваясь к густым парниковым запахам смешанного леса, провожая завистливыми взглядами деловитые фигуры, укутанные в водонепроницаемые плащи, – в этот предрассветный час грибники, похожие на призраков, возникали словно ниоткуда; сворачивая на тропинку, они исчезали за ближними деревьями. Лес их исправно поглощал. Так же исправно, как обманывал: если прошлой осенью даже самые малоопытные возвращались с полными корзинами – сейчас корзины заполнялись едва на треть. Стыдливо прикрыв свою жалкую добычу листьями папоротника, грибники выходили на проселочную дорогу – на лицах проступало горькое разочарование; им придется ждать будущей осени, чтобы эту горечь смыть.

В тот год первый снег выпал сравнительно поздно – в конце ноября. Теперь, переделав домашние дела, Анна садилась на скамеечку напротив горящей печки, складывала на коленях руки и, глядя в пляшущее пламя, предавалась мечтам; сперва робким, не безудержным – словно, подойдя к самой кромке воображаемого моря, пробовала кончиками пальцев воду, в которую ей еще только предстоит войти.