Повелитель вещей

Она уже не помнила, что послужило толчком. Быть может, давние слова подруги Натальи: «Сама виновата – упустила возможность переменить свою участь». Или что-то другое. Так или иначе, эту долгую зиму она провела в мечтах о прошлом – но не о том, какое было, а о том, каким оно могло быть. Другими словами, придумывала свою жизнь заново.

Желанная метаморфоза, на которую она рассчитывала, как на чудо, совершалась с помощью подручных средств: по вечерам, вспоминая Светланины уроки, Анна долго и старательно красилась: накладывала на лицо и шею дорогую косметику; переодевалась в новое трикотажное платье; с трудом – отекали ноги – надевала жесткие, неразношенные туфли, в которых не могла сделать ни шагу. Только сидеть.

Как и предупреждал Андрей Дмитриевич, картинка ее жизни двоилась. То Анне представлялось, будто она замужем за отцом Павлика; вот они сидят друг против друга в глубоких креслах; он рассказывает ей о Европе, о древних европейских цивилизациях, разрушенных спустившимися с гор варварами, но не сетует, а, напротив, вселяет в нее надежду: каким бы долгим ни было Средневековье, наступит день, когда на смену ему придет Новое время; впрочем, он совсем не уверен, что они, любящие муж и жена, до этого доживут. Разве что их дети и внуки. Анна слушает и кивает, чувствуя себя не девой Европой, а зрелой Европой-матроной, которая умеет внушать своему возлюбленному богу-быку веру в светлое будущее. Нет, она не станет его винить, напоминать, что это он прервал рассказ на самом интересном месте, свернул с прямой дороги, чтобы погрузиться в русскую историю, у которой есть удивительно стойкая привычка: возвращаться на круги своя.

Словно прочтя Аннины мысли – как это бывает с супругами, десятилетиями живущими бок о бок, – ее романтический муж замолкает…

Анне ничего не остается, кроме как вообразить себе другого мужа: Петра-охранника (кажется, он воевал на Донбассе – но недолго, если ей не изменяет память, буквально неделю-другую; Анна пожимает худенькими плечами: ну да, и что здесь такого; на то он и мужчина, повоевал и вернулся обратно – в лоно семьи). Этот, в отличие от того, не разбирается в истории. Зато прекрасно знает, чем угодить преданной жене. За ним, своим возлюбленным охранником, она чувствует себя как за каменной стеной – он все берет на себя, не взваливает житейские заботы на Аннины усталые плечи: носит ведрами воду, колет дрова, складывает осиновые чурки в высокие ровные поленницы. При нем повсюду царит порядок.

Если понадобится, он сумеет срубить березу, из-за которой ее покойная мамочка столько лет ссорилась с ближайшей соседкой, бабкой горластого внука; Анна помнит, как этот самый внук кричал из-за забора: «Бабушка, бабушка! Смотри – как в Крыму!» Анна облизывает сухие губы. Теперь и рубить не понадобится: Петр Федорыч, настоящий подполковник запаса, только хрустнет своей суровой, повелевающей бровями улыбкой, проронит два коротких слова – и любая, даже самая зловредная соседка скроется за забором…

Глядя на свои блеклые, покрытые морщинами-трещинками руки, Анна думает: ему, суровому мужу, не надо ничего внушать – Петр Федорыч сам знает, на что потратить их семейные сбережения, а на чем сэкономить; и как им следует воспитывать сына, чтобы вырос настоящим мужчиной, а не хлюпиком, который только тем и занят, что предъявляет непомерные требования к матери… Впрочем, у них с Петром Федорычем, кажется, не сын, а дочь, похожая на Аннину младшую подругу Светлану.

Прошло еще какое-то время, прежде чем Анна осознала, что для полноты жизни ей нужны оба. Два мужа – две стороны одной монеты. Теперь она хранит им верность по очереди, в глубине души зная: придет день, и монетка перевернется. На смену одному придет другой. Побудет любимым мужем – и благополучно исчезнет, передав ответственность за ее прошлое другому. Вот только кто из них был первым? Кому она отдала свою девичью красу? Неброскую, как пейзажи Левитана…

Жаль, что не эти левитановские пейзажи окружают ее жизнь. Здесь, куда ни глянь, лес, местами такой же непроходимый, как тот, что привиделся Анне, когда она, готовясь к опасной операции, висела над разверзшейся пропастью. Разница в том, что в здешнем лесу она чувствует себя полноправной хозяйкой. Знает все окрестные стежки-дорожки.

С наступлением осени Анна оставляет очередного мужа стеречь дом и участок и отправляется по грибы.

Дождавшись рассвета – в темноте правый, оперированный глаз видит плохо (ее лечащий врач и тут не ошибся: зрение ухудшилось существенно), – она облачается в старый прорезиненный плащ, натягивает высокие сапоги, достает из кладовки ивовую корзинку (разумеется, не ту, брошенную у змеиного пня, что уже лет десять, как сгнил, а все равно страшно приближаться: гнилой или не гнилой – лучше обойти стороной) и идет – сперва песчаной дорогой, до ручья, через который перекинуты мостки, сбитые из бревен. На первый взгляд, прочных. В действительности тоже трухлявых – ее чуткий нос улавливает волглый запах прели. Анна думает: на мою жизнь хватит, а дальше – хоть трава не расти.