Повелитель войн

И дракон севера стал приходить ко мне во снах. Ночь за ночью я просыпался весь в поту. Бенедетта говорила, что я кричал от страха. Она баюкала меня, утешала, успокаивала. А потом дракон являлся вновь. Он не летел на громадных крыльях, от которых пенилось море, но выползал как змей из подземного мира, через коридор с колоннадой и резными каменными, арками, освещенными пламенем его ноздрей, глубоких, как пещеры. Ему полагалось спать-почивать на груде золота, на сваленных в кучу шлемах, кубках и блюдах, витых браслетах и драгоценных камнях. Но в каждом сне дракон подбирался ко мне.

Мне снилось, что я нахожусь в кургане. Я это сознаю, хотя сам не понимаю, как мог об этом догадаться. Мне также известно, что дракон палит усадьбы, поливает пламенем дома моих людей и что его следует убить. Я владетель Беббанбурга, защитник своего народа, поэтому мой долг войти в логово и сразить зверя. Я вооружаюсь большим железным щитом, выкованным Деоголом, беббанбургским кузнецом. Он тяжелый, но щит из ивовых досок загорится при первом же дыхании дракона, поэтому навстречу подползающему гаду я выставляю железный щит. Зверь кричит, но не от страха, а от ярости, громадная его голова отклоняется, я приседаю, и на меня с ревом тысячи ураганов обрушивается волна пламени. Она окутывает меня, раня и обжигая, щит раскаляется докрасна, сама земля дрожит под ногами, когда я с трудом иду вперед и поднимаю меч.

Это никогда не бывает Вздох Змея. Это очень древний меч, зазубренный и выщербленный, клинок, видевший много битв. Его имя Нэглинг, то есть Коготь. Коготь против дракона. Когда гадина снова отводит башку, я пускаю в ход Нэглинг. Сильный удар! Я целюсь дракону в голову, между глаз, в уязвимое место. И тут Нэглинг ломается на куски. В этот момент я просыпаюсь, ночь за ночью, в поту и в страхе, чувствую, как пламя обволакивает меня снова, и я шатаюсь, сгорая заживо, сжимая обломок меча.

Я стал бояться спать, потому что уснуть означало увидеть сон, а в нем – собственную гибель. Редко выдавалась ночь, когда дракон не выползал из своего набитого золотом логова, а я не просыпался ужасе. С приходом длинных зимних ночей сон стал более явственным и изменился. Дракон второй раз изрыгает пламя, и я опускаю раскаленный докрасна щит, отбрасываю бесполезный эфес Нэглинга и выхватываю сакс. Справа от меня в бой вступает мой спутник. Это не Финан, а Сигтригр, мой одноглазый зять. Его деревянный щит горит. Правой рукой он орудует длинным мечом, стараясь проткнуть дракону голову, я тоже наношу удар Пронзающим. Пронзающим? Мой сакс ведь носит имя Осиное Жало, а не Пронзающий! Как бы то ни было, Пронзающий оказывается клинком более надежным, чем Нэглинг: его блестящее лезвие вспарывает драконью глотку, и изливающееся пламя обжигает мне руку. Слышатся два крика боли: мой и дракона. Исполинская тварь валится, огонь умирает, Сигтригр опускается рядом со мной на колени. Я понимаю, что время мое сочтено. Тут я просыпаюсь. Так было и этой ночью.

– Опять тот же сон? – спросила Бенедетта.

– Мы убили дракона, но я погиб.

– Ты не погиб, – строго сказала она. – Ты здесь.

– Сигтригр помогал мне.

– Сигтригр?! Он ведь родич Анлафа, так?

– И Гутфрита.

Я скинул с себя шкуры. Стояла холодная зимняя ночь, но мне было жарко.

– Сон – это знамение, – сказал я, как говорил сотню раз до этого. Вот только в чем его смысл? Дракон может означать Константина и его союзников, и в битве с ними меня ждет гибель. Но моим соратником был норманн Сигтригр, двоюродный брат Анлафа. Выходит, мне предстоит сражаться вместе с Анлафом? Не сломался ли Нэглинг по той причине, что я выбрал не ту сторону? Я положил руку на эфес Вздоха Змея. Меч всегда находился рядом: если смерть придет в темноте, у меня есть шанс схватить оружие.

– Ничего этот сон не значит, – заявила Бенедетта. – Это всего лишь древняя легенда!

– Все сны имеют смысл. Это послания.

– Тогда найди какую-нибудь старуху, способную растолковать его тебе! Потом отыщи другую, и она скажет тебе ровно противоположное. Сон – это только сон.

Бенедетта пыталась меня успокоить. Я знал, что она верит в сны как в послания, но не желает признавать истинность сна, в котором дракон выползает из логова, чтобы изрыгать испепеляющее пламя. Днем сон померк. В самом ли деле дракон – это Шотландия? Похоже, Этельстан был прав и скотты присмирели. Набегов за скотом было мало, Эохайд держался вдали от Камбрии, где норманны, пусть и скрипя зубами, платили подати Годрику и Альфгару. Через два года после похода Этельстана шотландцы даже направили в Эофервик, где находился двор, послов с дарами: украшенной драгоценностями Библией и шестью кривыми моржовыми клыками.

– Наш король, – заявил епископ возглавивший посольство, – пришлет также полагающуюся тебе дань.

Слова давались ему будто через силу.

– Дань запоздала, – строго произнес Этельстан. Его длинные волосы снова были заплетены в перехваченные тесьмой косицы, а сам он восседал на троне, принадлежавшем некогда Сигтригру.

– Она поступит, государь, – сказал епископ.

– Скоро.

– Скоро, – эхом повторил прелат.