— Видите ли, я хотел вас расспросить об острове Люлю… Скажите, вы производили съемку на этом острове?..
— Все лучшие съемки за последние десять лет, сударь, произведены вот этою самою рукою… Сам Габриэль д'Аннунцио удивился однажды, почему я не отвертел себе руку… Привычка.
— Значит, вы объездили весь мир?..
— А как же! Для чего же мир, как если не для того, чтобы ездить по нем?..
— Так что вы были на острове Люлю и видели эту… эту… туземную девушку?..
— Не только видел, а вот этими самыми пальцами ущипнул ее за подбородок…
— И она в самом деле так хороша?..
— Не женщина, а персик… Так вот бы-ам! и проглотил бы, клянусь богом!
— А очень длительное путешествие на этот остров?
Господин Бисанже покачал головой.
— Целых полгода только море и вода… Акулы еще и киты… Скучища… Два раза подвергались опасности утонуть… Один раз спаслись, а другой… тоже спаслись… Ох, уж эти мне дальние плавания.
— А очень жарко на острове Люлю?
— Ужас… Я раз, скитаясь по безлюдному берегу, вспомнил свою родину прекрасную Францию и прослезился… И можете себе вообразить — слезы мои закипели!..
— И лихорадки?..
— Все так и трясутся… как на плохом фильме!
— Желтые?
— Виноват?
— Лихорадки, говорю, желтые?
— О, как яичница!..
— Гм! А как вы думаете, если бы вы поехали туда еще раз, вы могли бы отыскать эту девушку?
— С тех пор я объездил столько стран и снимал столько девушек… Но чем черт не шутит!..
— А остров не велик?..
— Островишка дрянненький…
— Так что там искать не так уж трудно?
— Что искать, сударь, — блоху у себя иной раз на спине не найдешь!
Морис Фуко поморщился.
— Я разумею — искать эту девушку… Например, я бы мог ее там найти? Как вы думаете?
— Охота вам, сударь! Если вам уж не терпится, так я вам скажу… у меня есть тетушка… почтенная дама, сударь, самого эдакого аристократического уклона…(Бисанже огляделся). Звякните ей по телефону, или еще лучше загляните к ней часиков в 10 вечера и скажите… Госпожа Обери, познакомьте меня и… а там распишите, что вам нужно… Недавно один мой знакомый влюбился в открытку с изображением королевы Виктории в молодости… И что же! Через два часа эта самая королева Виктория пила коньяк из его рюмки и называла его своим «индюшоночком»! Дай бог всякому иметь такую родственницу, сударь…
— Нет, нет… это все-таки не то…
— Ну, так ведь не воскресишь же самое Викторию. Да и неизвестно, если бы она и воскресла, стала бы она валандаться с вами!.. Теперь всюду суррогаты…
— Но не на острове Люлю, однако!..
— Там не додумались, но додумаются через год!..
По парку пронесся пронзительный свисток.
— Ого, — сказал г. Бисанже, — надо бежать… Мне сейчас предстоит чертовская пытка: извольте-ка снимать такую сценку: Клеопатра купается в бассейне, а Марк Антоний, сидя в кустах, наблюдает за ней… После этакой съемки влюбишься в вандомскую колонну, сударь, уверяю вас!
— А разве вы не в Египте производите съемки? В рекламах сказано, что съемки производятся в Египте.
— О, разумеется, в Египте!.. Пока это так… репетиции… Всего хорошего, сударь… Очень советую вам наведаться к моей тетушке…
Морис пошел по широкой дороге.
В облаке пыли перед ним возник вдруг автомобиль, и он едва успел спрятаться за телеграфный столб, как мимо промчались Роберт Валуа и полковник Ящиков, оживленно о чем-то спорившие. Морис, радуясь, что остался незамеченным, быстро пошел по предместью и тут на одном углу опять увидал судомойку… Думая, что она его выслеживает, он молча и сурово направился прямо к ней и сказал ей отрывисто:
— Вы мне писали? Не отпирайтесь!
Дерзкие и веселые глаза сверкнули в ответ.
— Еще и солнце не зашло, а ты уж пьян, как губка, воскликнула она, — а ну отчаливай, а не то мой муж так отдубасит тебя, что ты забудешь, чем пьют, ртом или ушами!..
Морис быстро пошел прочь, сопровождаемый улюлюканьем мальчишек. «Черт бы побрал этих женщин из народа, — подумал он, — они все похожи друг на друга… и все прехорошенькие!»
Он уже подходил к своему дому, когда возле аптеки увидал большое скопление народа. Из фиакра вынимали человека, левый рукав которого был в крови, а цилиндр словно перерезан гигантскими ножницами. В человеке он узнал адвоката Эбьена. Очевидно, Огюст наконец раскачался.
Глава V
Приятные и неприятные неожиданности
Прекрасная Тереза три дня не выходила из своей комнаты. Она ходила из угла в угол, как разъяренная тигрица.
Она уже разбила все бьющиеся предметы и теперь от времени до времени ударяла каменными щипцами по груде зеленого, золотого и малинового стекла. Портрет Пьера Ламуля, вырезанный из рамы и разрезанный серповидными кусками, лежал на блюде, над которым была с помощью шпилек укреплена надпись: «Дыня, кусок — два сантима».