Повелительница львов

Отзываясь обо мне подобным образом, граф, разумеется, имел в виду лицо, ибо фигуру мою скрывали пышные одежды. И он отнюдь не лгал. Не он единственный восторгался моей красотой, к тому же истинность его слов подтверждало и зеркало. Природа наделила меня маленьким ростом, — в четырнадцать лет во мне было всего пять футов от пяток до короны, и с годами я подросла всего на дюйм или два, — поэтому и черты лица у меня мелкие, зато почти правильные. Оживляет их округлый подбородок, небольшой чуть вздёрнутый нос, высокий лоб, улыбающийся, когда мне хочется быть приятной, рот, но самое главное — зелёные широко расставленные, сияющие (опять же по моему желанию) глаза. И в эту минуту они, вероятно, сияли от удовольствия.

У графа были все основания восхищаться и моими длинными, вьющимися, тёмно-каштановыми с рыжеватым отливом волосами, также увенчанными золотой диадемой, которую я носила, конечно же, с большим правом, чем он. Что до моего тела, то оно, повторяю, было целиком скрыто кобальтово-синим платьем до полу с глухим воротом. Это платье, усыпанное ярко-алыми звёздами, было одним из самых моих любимых. И всё-таки граф видел перед собой ещё незрелую девушку.

Но ведь он прислан, чтобы определить, достойна ли я быть королевой.

   — Мадемуазель, — сказал он по-французски, поклонившись в сторону моей матери.

   — Мсье, — ответила я и, после того как моя мать села, жестом указала ему на кресло и села сама.

   — Выехав в Тур, чтобы встретить меня, — сказал он, — вы оказали мне большую честь, мадемуазель.

   — Таково было желание его величества, мсье.

   — Гм, — только и вымолвил граф. Нетрудно понять, что он считал весьма спорным вопрос, кто именно является истинным правителем Франции: его король или мой дядя, но ведь он прибыл для того, чтобы наводить мосты, а не разрушать их. — Его светлость король Генрих посылает вам свои дары. — Полуобернувшись, он помахал рукой, и его приближённые, толпившиеся позади, преподнесли мне всякие безделушки: зеркальца, шелка и тому подобное, хотя всего этого у меня и так было, предостаточно. Англичане, совершенно очевидно, не собирались дарить мне чего-либо истинно ценного, пока окончательно не остановят на моей персоне свой выбор.

   — К сожалению, мне нечем вас отблагодарить, — сказала я, щедро одаривая графа улыбкой.

   — Напротив, мадемуазель. Вы можете предложить его светлости самый ценный из всех даров — свою руку.

   — В том случае, однако, если вы выразите своё одобрение.

Итак, я перехватила у графа инициативу. Он покраснел, растерялся и оправился от смущения, лишь услышав спасительные звуки трубы, возвещавшие, что мой дядя намеревается удостоить нас своим присутствием.

Все встали и повернулись лицом к двери; мужчины приветствовали дядю Шарля поклонами, а мы, дамы, глубокими реверансами.

Карл, седьмой французский король с этим именем, считался величайшим неудачником. Его мать была распутницей, Отец — безумцем. Родители лишили его, в ту пору ещё подростка, права наследовать трон. Ему досталась горькая участь видеть, как его страну захватили армии Генриха V, который вместо него занял французский трон. Во время своего посещения Бордо он едва не потерял слух и навсегда усомнился в незыблемости окружающего мира. Из омута отчаяния его вызволили лишь заклинания провидицы, простой крестьянки, способной вдохновлять на победу целые армии. Общественное мнение так и не решило, считать ли её святой или ведьмой, но она стояла рядом с ним, когда он, попирая заключённые его отцом договоры, короновался в Реймском кафедральном соборе, однако новоиспечённый король даже пальцем не шевельнул, чтобы спасти Жанну д’Арк от сожжения, уронив тем самым свой авторитет в глазах народа.

При всём этом после безвременной кончины Генриха V, вследствие которой девятимесячный младенец — племянник Шарля и мой будущий муж — стал наследником английского и французского тронов, мой дядя медленно и осторожно, но с поразительной настойчивостью взялся за то, чтобы вернуть себе утраченное наследство и восстановить своё доброе имя. Будучи женат на сестре маман, он неизменно доброжелательно относился ко мне, хотя и трудно ожидать от сына безумного отца поведения вполне здравомыслящего человека.

Как я уже упоминала, в свои сорок лет дядя Шарль при ходьбе сильно сутулился и, невзирая на то, что его постоянно окружали вооружённые телохранители, беспрестанно оглядывался, точно опасаясь ножа убийцы. Однако больше всего он, вероятно, боялся своего собственного сына, моего кузена Луи, невзрачного, с подлой душой коротышку, который сейчас следовал за ним по пятам. Дофин уже неоднократно участвовал в заговорах против отца, и не оставалось сомнения, что их теперешнее примирение продлится весьма недолго.

По сравнению с английской знатью кузен Луи был одет весьма скромно, но всё же заметно лучше, чем его отец. Одежды на дяде Шарле выглядели неряшливыми и помятыми, очевидно, он частенько и спал в них. Кроме всего прочего, в этот день он явно не брился.