— Побудь с ней, — бросил Кристиан, как трофей вручая меня сурово-мрачному колдуну, а сам умчался за помощью или куда там еще.
Я замерла, уткнувшись глазами в пол и одеревеневшими пальцами сжимая края пиджака, не давая им разойтись и соскользнуть с плеч.
— Эрика, ты вся дрожишь. Зачем вообще выходила в такой холод? — набросился на меня Батори.
Попытался обнять, чтобы согреть, и я позволила. В тот момент я плохо понимала, что вообще происходит. Продолжала дрожать, только не от холода, как подумал Этеле, а от всего увиденного, и никак не могла заставить себя успокоиться. Перед глазами стояла жуткая картина убийства. Та девушка в черном бархатном платье совершенно точно была мертва. Эти ее остекленевшие глаза. И разорванное горло.
Не выживают после такого.
— Там... там…
Несмотря на пробиравшую меня дрожь, лицо вдруг начало гореть. Не сразу поняла, что это от слез, оставлявших на щеках влажные дорожки. Кажется, сценарий меня все-таки догнал: уткнувшись Этеле в плечо, я заревела. Ревела, глотая слезы и снова и снова переживая испытанный несколько минут назад панический страх.
Постепенно холл стали заполнять приглашенные, многие как были — в легкой одежде — выходили на улицу. Мимо нас промчалась бледная Цецилия. За ней степенно прошествовал Габор и этот жуткий татуированный тип — Ксавер. Но мне, если честно, тогда не было до них дела. Все мысли были только о несчастной жертве и жестоком существе (назвать убийцу человеком язык не поворачивался), сотворившем с ней такое.
Я так и не смогла объяснить Этеле, что случилось. Это за меня сделал вернувшийся Кристиан, рассказавший другу и другим ребятам, подтянувшимся к нам, о погибшей.
— Это одна из ведьм Габора, — когда ведьмак бегло описал ее внешность, пробормотала Хелена.
Лили шмыгнула носом и прижалась к брату. Ясмин стояла, обхватив плечи руками, и тоже дрожала.
Равнодушным внезапная смерть в ту ночь никого не оставила.
Утром я проснулась с тяжелой головой и горьким осознанием, что мне не привиделся этот кошмар. Все произошло на самом деле: кто-то жестоко убил девушку прямо у меня под носом.
А если бы жертвами стали мы с Крисом?
Меня передернуло.
Горячий душ помог если и не прийти в себя, то хотя бы стать больше похожей на человека и меньше на ходячего трупа (хотя лучше не буду о трупах). Вчера я долго не могла уснуть и, пока ворочалась с боку на бок, успела прийти к выводу, что я только и делаю, что совершаю ошибки и с маниакальным упрямством продолжаю наступать на одни и те же грабли.
По-хорошему, мне следовало уже сегодня собрать вещи и возвращаться в Россию. Поговорить начистоту с бабушкой и родителями. Но прежде я должна объясниться с Этеле. И понять. как быть с Эчедом.
Я тут же разозлилась на себя за это мысленное заявление. Тут совершенно нечего думать и понимать! У него своя жизнь, здесь, в Будапеште, а у меня своя. У него девушка, любимая, между прочим (или уж какая есть), работа, клан и все дела. А у меня. Бардак в голове и в сердце тоже, а еще стойкое ощущение нереальности всего происходящего, которое не покидало меня с момента моего прибытия в столицу Венгрии.
Высушив волосы и быстро одевшись, я написала Этеле и попросила заехать за мной вечером. Оставалось сказать Цецилии, что я у них уже загостилась и попросить купить мне обратный билет в Россию. Это можно сделать и за завтраком. С Этеле, значит, попрощаюсь за ужином. А с Эчедом.
Да угомонись ты, Эрика!
Окончательно разозлившись на себя за мысли, которым в моей голове совершенно точно не было места (уже не говорю про лишние чувства в сердце), я отправилась вниз. По лестнице спускалась, настраиваясь на непростой разговор с чародейкой. Сомнительно, что она так просто меня возьмет и отпустит, но сделать ей это придется.
Услышав звонкую трель, разлетевшуюся по холлу, я вздрогнула и замерла на нижней ступени, встречая и провожая взглядом Иду. Служанка не спеша пересекла холл и открыла дверь; как вскоре выяснилось, посыльному.
— Для Эрики Кальман, — сказал парень, протягивая горничной конверт.
Закрыв дверь, девушка обернулась, а заметив меня, с улыбкой проговорила:
— Эрика, это вам.
Не скажу, что я была заинтригована (прошлое приглашение не принесло мне ничего хорошего), но письмо, понятное дело, взяла. На вид совершенно обычное, оно, к счастью, не летало и имело всего одну лаконичную надпись: Эрике Кальман.
Вздохнув, я вскрыла конверт и достала из него сложенный вдвое листок. Не знаю, как так вышло, но, когда раскрывала послание, порезалась о край бумаги. Порезалась сильно: брызнула кровь, расползшись по ней некрасивым пятном. А потом прямо у меня на глазах эта кровавая клякса стала превращаться в размашистый росчерк, смутно напоминающий инициалы: Э.К.
Опомниться не успела, как позади раздался громкий топот. Кристиан слетел по лестнице метеором и вырвал странную записку у меня из рук, после чего впился в нее взглядом, и... мне захотелось куда-нибудь спрятаться. Очень уж страшным стало выражение его лица.
— Что там написано? — спросила тихо, когда Эчед сквозь зубы выругался.