Повенчанная тьмой

«Пошел ты к черту, козел!» — закончила свое сообщение и с чувством выполненного долга отправила его Ксаверу.

— Жить надоело? — заглянув в мой телефон, хмыкнул Эчед и даже, кажется, собирался покрутить у виска пальцем, но потом передумал и спрятал руки в карманы джинсов.

— Надоели все эти ваши ведьмовские заморочки и чрезмерная наглость отдельных личностей, считающих, что им все позволено. — Я заблокировала мобильный, чтобы эти самые отдельные личности не читали мою переписку со всякими муда. ведьмаками.

Этеле пробыл у Эчедов до обеда. Возможно, задержался бы и до вечера, но ему кто-то позвонил, и он умчался, напоследок чмокнув меня в щеку и заверив, что мне не о чем беспокоиться.

Мне так и не хватило духу с ним поговорить, расставить в наших отношениях все точки над «и». Сообщать парню, который собирается в бою отстаивать твои свободу и независимость, что у тебя с ним нет и не может быть будущего. В общем, с моей стороны это было бы не очень разумно, если не сказать безрассудно.

Отстаивать мои свободу и независимость в бою. Я зажмурилась. Честное слово, какое-то дремучее средневековье!

После ухода Этеле во мне поселилось совершенно гадкое чувство, что я использую друга, продолжающего надеяться, что у нас с ним может быть что-то большее. Но если не он, тогда кто? Больше рыцарей, жаждущих встать на защиту несчастной девы, поблизости не просматривалось. А становиться женой какого-то неадекватного хама, пусть даже только по ведьмовским законам, мне совсем не улыбалось.

— Этеле тебя в обиду не даст, — вместо того чтобы продолжать заниматься тем, что получалось у него лучше всего — колоть словами и язвить, вдруг ободряюще улыбнулся мне Кристиан.

— Но вы ведь сами говорили, что Ксавер весь такой из себя единственный и неповторимый и одному Богу известно, какими он обладает силами. А Этеле даже не владеет магией в полном смысле этого слова. Только и умеет, что блокировать чужую.

— Он что-нибудь придумает, — заявил, правда, без особой уверенности, Кристиан.

На что я скептически хмыкнула.

— Получается, Ксавер будет нападать, а Этеле отражать атаки, пока не выдохнется? Какие-то совсем не многообещающие перспективы, — подытожила кисло.

Признаться, я больше боялась за Этеле, чем за себя. Наверное, потому что все еще не могла проникнуться серьезностью того, что мне грозило. Что же касается Батори, ему грозила реальная опасность, и вот это я понимала.

Кристиан приблизился ко мне, заставив сердце в груди взволнованно дернуться, а потом застыть ледышкой.

— Эрика, не паникуй. Никто тебя здесь не обидит. Хочешь, могу поклясться мощами нашей прародительницы.

Юморист.

Я отвела взгляд, потому что, глядя в его глаза, начинала испытывать то, чего испытывать не должна была.

— Цецилия хотела со мной поговорить, так что. — кашлянула, перекатываясь с носка на пятку. — Я пойду. Поговорю.

И дернула в холл, не оглядываясь, а оттуда — на второй этаж, чувствуя, как щеки начинают пылать. Наверное, от бесконечных стрессов, незаметно сменяющих друг друга.

Да, точно из-за этого.

Оказывается, госпожа Эчед пригласила меня только за тем, чтобы сделать внушение: по ее мнению, мне ни в коем случае не следовало связываться с бабушкой и родителями.

— Зачем их пугать? — вопрошала она, откинувшись на спинку кресла и рассеянно постукивая длинными алыми ноготками по темной столешнице.

— Наверное, потому что есть повод, — заметила я. — Их дочь и внучку собираются насильно выдать замуж.

Цецилия закатила глаза, а потом еще и выразительно вздохнула:

— Дорогая, не драматизируй. Никто тебя ни за кого против твоей воли не отдаст. Этеле со всем разберется.

— А если нет?

— Тогда я приму меры. В крайнем случае, — чародейка помедлила, прежде чем добавить: — сама свяжусь с Терезой и объясню ей всю ситуацию.

Последний вариант, признаться, был заманчивым. Если Цецилия примет удар на себя, я возражать не стану. Потому что бабушка в гневе — это что-то страшное. Страшнее всяких там Габоров, Ксаверов и Маргитт вместе взятых.

— Когда это. случится? — с трудом удалось выдавить из себя несколько слов.

Цецилия нахмурилась, но тут же взяла себя в руки.

— Завтра. Так решил Габор.

Значит, и он тоже в деле. И что, сердце нисколечко не болит за внука? Я тут же мысленно себя стукнула. У таких, как Габор Батори, сердца нет в принципе. Все его злодеяния это доказывают.

В ту ночь я почти не спала. Сидела, пялясь на экран телефона, на котором высвечивались оставшиеся до боя часы и минуты, и чувствовала, как вместе с тошнотой подкатывает осознание и меня начинает захлестывать паника: завтра я могу не только лишиться свободы. Я могу потерять близкого человека.

Этеле Батори.

Из-за этого мерзавца Ксавера!

Наутро голова гудела и раскалывалась, а еще была такой тяжелой, что мне с трудом удалось оторвать ее от подушки. И самой от кровати оторваться. Это вообще оказалось непосильной задачей. Которую я с горем пополам выполнила и пошла оживать под душем.