Поверь. Я люблю тебя

Десять лет назад Мария родила девочку, у которой были запавшие глаза, она походила на ребенка с синдромом Дауна… Мать была озабочена, но не осмелилась этого показать. На следующий день врач заявил ей, что проверит на ее девочке тест – чтобы, как он выразился, выяснить, нет ли генетического заболевания. Вероятно, речь шла о тесте Гатри, который делают всем новорожденным с целью определить, не болен ли младенец фенилпировиноградной олигофренией. Но в сознании Марии сразу всплыли слова «выявление синдрома Дауна». Она не осмеливается поверить, и того меньше – поинтересоваться результатом теста. Врач ей не показал их. И вот понемногу из-за отсутствия информации ее сомнение превращается в квазиуверенность. Чтобы не слишком предаваться своему страданию, Мария эмоционально отдаляется от младенца. Она воспринимает его с некоторым опасением, с примесью гневливости. И сердится на него за то, что пришлось пережить такое. Разумеется, она винит саму себя и свои чувства, что еще больше отдаляет ее от Дафны. И только через два месяца она признается семейному врачу, а тот развеивает ее сомнения… У нее совершенно нормальный ребенок! Но эти два месяца сильно испортили отношения матери и дочери.

Виновность, связанная с эмоциональным отчуждением от своего ребенка, создала барьер между ней и ребенком. Пропасть между ними ширилась с самого рождения из-за отсутствия общения, запрета на проявление чувств. Марии необходимо было быть понятой в ее разочаровании, выслушанной в формулировании опасений, успокоенной на предмет здоровья своей дочери, особенно о способностях ее самой ввести дочь в жизнь.

Мария пришла ко мне в кабинет вместе с Дафной. Им удалось поговорить. Дафна высказала и свое отчаяние, и свои надежды. Мария разделила и ее желание любить ее, и ее ощущение бессилия перед неспособностью этого добиться. «Мне так и не удалось до сегодняшнего дня полюбить тебя, я хочу освободиться от всего, что так перепуталось в моей душе, хочу обрести способность обнять тебя, подарить тебе всю ту нежность, которой ты заслуживаешь. Даже когда я обвиняю тебя, мне важно, чтобы ты знала – на самом деле в моих вспышках ты не виновата. Я жестока с тобой, когда замыкаюсь на своем прошлом. Я бы так хотела все исправить…»

Бывает, что родитель ближе к кому-то одному из детей. Он лучше понимает его, больше к нему расположен, может быть, оттого, что тот больше похож на него, или, наоборот, оттого, что похож меньше. Ибо за такими притяжениями таится целая история. Если вы не в ладах с вашим собственным детством – бывает трудно переносить рядом ребенка, слишком похожего на вас. Это подразумевает не ребенка, играющего с вами, а то, что он напоминает нам в нас самих. То, что просвечивает сквозь любовь, принадлежит прошлому родителя. Ребенку необходимо понимать это, чтобы в нем не зародилось негативистское неверие в самого себя. Если родитель оправдывает свой недостаток любви к ребенку или неловкость находиться рядом с ним его поступками или поведением – это значит, что на самом деле его собственное бессознательное воздвигает барьеры. Несправедливо внушать ребенку, что его меньше любят потому лишь, что он вертлявый, замкнутый, брюнет или блондин, потому что он мало читает или не любит игр с мячом. Притяжение зависит от родителя, не от ребенка. Но последний при этом готов ответить – и вдруг встречает на пути пропасть. Ему свойственно преувеличивать поступки, которые не нравятся родителю, чтобы усилить уже сформулированный тезис: будь он другим, он мог бы быть любимым и тем самым защитить свою личность от невыносимого отторжения. Вот его бессознательное рассуждение: «Если бы я играл в футбол, папа любил бы меня… но я избегаю играть в футбол, потому что вдруг я после этого пойму, что папа вообще меня не любит, и тогда уж у меня не останется ничего».

5. Доля бессознательного

За всеми трудностями, материальными и эмоциональными, которые могут поджидать родителя в его отношении к детям, особенно ядовитым выглядит воскрешение его собственной истории жизни. Мы уже упоминали о трудностях мужчины (и женщины) в чувстве любви к ребенку, занимающему такое же место во фратрии, что и он (или она). По мере роста и развития своего потомства родитель встречается со своей собственной жизнью.

У истоков всех ожиданий и проекций – травмы прошлого. Они мешают родителю отреагировать здраво на некоторые потребности, эмоции, поступки или поведение своих детей. Родителю не всегда просто терпимо отнестись к поведению, которое ему строго запрещали, когда сам он был маленьким. Не потому, что он сознательно отказывал бы детям в праве быть счастливей себя, но чтобы не вступать в контакт со своими потребностями в детстве, что неминуемо пробудило бы вытесненные эмоции.