Поверь. Я люблю тебя

Мы скрываем наши страхи под позицией защитников! В довершение – фраза, которую слышишь так часто: «Я не могу, мой папа такой живой, это далось бы ему с такой болью. Да ему было бы легче умереть». Выражение, очень наглядно демонстрирующее, что речь тут не о благополучии нашего родителя, а о наших страхах выступить против него. Так же часто, впрочем, я слышу и другое: «Не могу я с ним поговорить, он умер. Будь он жив, было бы легче».

С живыми или мертвыми, молодыми или старыми, бедными или богатыми, здоровыми или больными – с родителями разговаривать всегда трудно. Мы не причиняем боли нашим родителям, разговаривая с ними, не причиняем им боли и помогая им исполнять их родительскую роль. Даже страдая от рака или болезни Альцгеймера, даже в коме, наши родители могут услышать нас. Зато если они не желают, то и не услышат! Они располагают всем арсеналом защитных средств, чтобы не слышать, среди которых на самом видном месте – простое нежелание понять. Тут бесполезно ограничивать себя – наши родители сами отфильтровывают все то, что способны впитать.

Вивьен умер от рака. За несколько недель до кончины он говорил мне: «Хочу умереть раньше отца». Он очень боялся болезни своего отца, опасался, что зрелища болеющего отца он не перенесет. Когда через несколько недель после его смерти я разговаривала с отцом, он в слезах признался мне: «Как несправедливо, ведь это я должен был уйти». Будь это в его силах, он бы с радостью отдал свою жизнь в обмен на жизнь сына. Если бы только они могли переговорить друг с другом до разлучившей их смерти. Но Вивьену не хотелось «заставлять отца страдать». На деле же он боялся понять, что отец недостаточно любил его. Он его идеализировал: такой талантливый, так много страдал и всем пожертвовал. Вивьен был уверен, что разочаровал его. Почему? Его отец был трудоголиком и мало времени проводил с сыном. «Потому что я не такой уж хороший», – думал про себя Вивьен. Ему, убежденному, что он не оказался достойным высоких отцовских упований, первому и стушеваться. Конечно, он не хотел сознательно умирать, но… предпочел смерть разговору со своим отцом! А при этом папа позднее признался мне, как гордился сыном. Но, увы, никогда ему об этом не говорил.

Что же кроется за уважением к родителям, заключенным во фразах «они этого не вынесут» или «это сделает им слишком больно»? Всего лишь опасение не быть любимыми и трудности в общении.

Мы строим фантазии: вот мы с ними поговорили, а родители вдруг взяли и сразу рухнули! На самом деле, и я часто видела тому экспериментальное подтверждение, если в начале они действительно проявляют некоторое беспокойство, то всегда счастливы сближению со своим ребенком и этой новой задушевной близости. Больше того, они довольны возвращением своей роли родителей. Все здоровые родители желают, чтобы их дети оказались счастливей их самих. Роль родителей – защищать собственное потомство. Они реализуют себя в этом покровительстве. Если малыш болен, маме хочется принять на себя его боль. Большинство родителей, подобно отцу Вивьена, с радостью отдали бы свою жизнь, когда их потомству грозит опасность. Даже если они часто рабы повседневных хлопот, заложники своих забот и собственного прошлого, забывают о том, как важно для них видеть улыбки своих потомков, и пускаются в критику, не представляя себе последствий такого осуждения.

Родителям можно сказать все – разумеется, при условии соблюдения известных правил общения, когда исключаются любые осуждения, обвинения или упреки. Вот почему архиважно опустошить избыток ярости и ненависти в кабинете психотерапевта. Когда раны исцелены, можно более беспечно обмениваться мнениями. Зачем же снова ворошить прошлое, если оно уже не приносит нам страданий? Затем, что чем больше вы разговариваете, тем больше друг друга любите.

Лауру мать не любила. Она била ее, унижала, лишала свободы всеми возможными способами. Она явно невзлюбила ее – до того, как дочь стала взрослой. И все-таки из чувства дочернего долга Лаура каждую субботу приходит в дом престарелых, где мать, страдающая болезнью Альцгеймера, доживает свои дни. Лауре тяжело каждую неделю приходить и видеть мать – но она ощущает себя скованной чувством долга. Проходили недели и месяцы, и видеться с матерью становилось все тяжелее. Как по-прежнему сохранять «добрую мину», проявлять любезность и сочувствие, когда внутри бушует несказанная ярость на того самого человека? Лауре приходилось сдерживаться, и ей угрожала депрессия. На мое предложение поговорить с матерью об их прошлом она возразила: «Я не могу с ней разговаривать, она больна, ничего не понимает, даже не узнает меня уже много месяцев». Тут открывалась такая прекрасная возможность, что я ответила ей: «Ну, раз уж она ничего не понимает, улавливает все наоборот и даже не помнит, как тебя зовут, ты смело можешь сказать ей все, что у тебя на душе». Аргумент был принят. Лаура решилась освободиться от тяжести в ее жизни.