Поверь. Я люблю тебя

«Отец говорит, что ни разу меня пальцем не тронул, а я вдруг задумалась, что уже не знаю, где правда, а где ложь. Привыкну ли я к этим мыслям?» – признается Софи после первого разговора с отцом. У нас есть неприятная склонность больше доверять родительской памяти, чем своей, считая ее более надежной. И тем не менее есть серьезные основания думать, что память часто подводит их. С одной стороны, она, возможно, сильно искажена чувством вины. Когда испытываешь неловкость от какого-то своего поступка, слова, деяния, – лучше всего изгладить его из памяти. С другой стороны, их поведение имеет иные последствия, иное значение для них, нежели для нас. На самом деле в их понимании их действия проходят по разряду «воспитания», а отнюдь не «травмирования». Редко они наносят нам душевные раны сознательно, с желанием сделать больно. А если и причиняют боль, то по незнанию и отсутствию чувства эмпатии к нам. Они были сконцентрированы на себе самих, на своих потребностях, своем чувстве долга. Их нейроны не связали их поступок с причиненной болью. Как и цель большинства насильственных мер – это бессознательное сдерживание эмоций, так и само насилие очень часто укрыто под колпаком бессознательного. В лучшем случае оно минимизируется. И родитель воздерживается от понимания, что мог чувствовать ребенок. Кроме того, когда родитель прибегает к насилию, он теряет контроль, он вне себя. И если он не сосредоточен на ребенке, то потом легко забывает все, что натворил. Тем более что случается и такое, о чем предпочтительнее забыть.

Когда Софи после нескольких недель психотерапии вернулась к отцу, тот без труда признал, что бил ее. Однако, признав, что бил, он не мог вспомнить обстоятельств. Он попросил рассказать ее побольше об этом. «Я бывала заперта в туалете, мне было страшно», – говорила Софи. «Да что же я такое делал?» – встревожился отец. Он не помнил, спрашивал о подробностях, действительно интересовался тем, что она испытала и какое влияние это оказывает на ее сегодняшнюю жизнь. «Ах вот что я натворил?» Он добавил: «Знай, что я никогда не собирался ни пугать тебя, ни причинять тебе боль». Очень опечаленный всем этим, он стал спрашивать у нее, как поправить дело. Эволюция отца была наглядной на глазах у Софи. Ее потрясло его превращение.

Родителю необходимо перестроить красивый образ самого себя. Если он допускал злоупотребления со своим ребенком, то потому, что был лишен здорового чувства вины, способности к эмпатии. Кроме как к самому себе и своим эмоциям. Память и эмоции очень тесно связаны. Если родитель не помнит – тут речь не о сознательной игре; вполне возможно, что он действительно не помнит. Он вспомнит, если осмелится научиться входить в контакт со своими аффектами. И тогда сможет расслышать обиду своего ребенка.

Когда момент настает, дверь в дискуссию часто открывают сами родители! Сколько моих пациентов ошеломленно смотрели на своих родителей, которые сами пришли к ним, когда те были готовы. Вот свидетельство Аньес:

«Занятие закончилось в 17–00. Я ушла с него с новым ощущением для себя: я больше не боялась отца. Дома была в 18–30. Еще через четверть часа к нам зашел отец. Невероятно. Он никогда не заходил вот так запросто, не предупредив. Еще ошеломительнее – он спросил, как я провела день. Он никогда не спрашивал меня о моей жизни. Я рассказала ему. Мы говорили обо мне. Он выслушал меня! Признал свое властолюбие, что бил меня, признался в чувстве эмпатии ко мне. Потрясающе. Это как будто я немного сошла с ума».

Бесполезно изо всех сил барабанить в закрытую дверь. Если вы встречаете отпор, лучше набраться терпения и времени для высвобождения эмоций, еще подавленных вами.

У вас есть право ошибаться, думая, что вы уже готовы, и на месте событий констатировать, что «не получается», и пусть поднимается чувство агрессии, пусть ваш родитель не слышит вас, пусть ему удается внушить вам чувство вины. Ничего страшного. Это была попытка. Немного позднее вы вернетесь к тому же, сперва выстроив вашу внутреннюю безопасность.

Помните, что в семье нет ничего окончательного, даже если вам, как Терезе, отец говорит: «Не хочу видеть тебя, ты мне больше не дочь, и нечего стучаться мне в дверь». Это лишь фраза, брошенная в состоянии шока, искушение злоупотребить родительской властью. Бессмысленно играть в ту же игру, принимая на себя роль жертвы! Первое время Тереза чувствовала себя отверженной. Она смирилась с тем, что больше не увидит своих родителей! Когда спустя еще пару недель я предложила ей сходить к отцу, она воспротивилась:

– Да ведь он же сказал мне, что видеть меня не хочет!

– А ты и послушалась?

Тереза осознала, что в глазах отца утратила статус взрослой. Она поддержала его игру.

– Эти слова только игра властью. Рассмотри человека, живущего под этим видимым панцирем. Это к нему ты должна обратиться. Не к добряку, агрессивному и обороняющемуся. Он твой отец, а ты его дочь. Что тебе мешает вернуться туда и повести себя так, будто ничего не произошло?