«Я чудовищно страдала от агрессивности других и подавляла весь гнев в себе, с риском, что насилие вырвется и обратится на моих дочек. Когда „скороварка переполнялась“, я била их по задницам и в это время чувствовала себя обезумевшей, мной словно бы управляла внешняя сила, наводящая ужас. Проанализировав все то, что происходило во мне, и благодаря моей старшей дочери, которой до смешного легко удавалось вызвать мою ярость, я смогла определить, что же вводило меня в такую гневливость. Это происходило, когда она отрицала мои потребности, ставила свои выше, и у меня возникало чувство, что она относится ко мне, как к рабыне, и я ощущала, как ярость захлестывает меня и гнев выходит из берегов. Я сказала себе, что не хочу продолжать так и дальше, и мне нужно научиться управлять собою; и вот я записалась на два цикла занятий по эмоциональной грамотности, которые вела Изабель Филльоза. Я полагала, что у меня потребность изливать гнев, настоящий гнев, который не позволяет другим растоптать вас. Но первое, на что я натолкнулась, было чувство страха. Страха перед тобой, мама. Я почувствовала глубокий ужас, такой же, как и когда я была малышкой, одна в кроватке, и все думали, что я сплю, а я слушала твой ОР! Ты ОРАЛА так долго, что мне казалось – это никогда не кончится, и я боялась, что ты спятила. И эти вопли так ужасали меня. Больше того, я чувствовала себя в ответе за Виржини, мою младшую сестренку, я должна была защитить ее, особенно когда твой ор был реакцией на ее провинности: помню одну особенно жуткую ночь после того, как она получила кол за диктант!»
Вот ответ матери:
«Дорогая моя Стефани,
нелегко мне ответить на твое длинное письмо, но я это сделаю, чтобы дать тебе продвинуться и дальше в твоем лечении. Нельзя быть прирожденной матерью, ибо все мы женщины, а роли матери нужно учиться изо дня в день. [Она оправдывается.] Я попытаюсь прочесть внимательно твое письмо и пункт за пунктом ответить на него».
Следует страница, на которой она говорит только о себе. О Стефани – ни слова. Она остается сосредоточенной на себе, оправдываясь:
«Я пыталась позволять вам свободно расти исходя из того, что вы представляли собой как личности.
(…)
Теперь о нем, о твоем страхе, страхе передо мной, что ты коришь меня за мой ор! Действительно, это было средством выразить мое замешательство, особенно по поводу Виржини, которая принесла кол за диктант. Знаешь, еще у меня было чувство вины перед Виржини за то, что ваша сестренка Жюльетта родилась в тот год, когда она уже пошла в школу, и я, может быть, не уделяла ей должного внимания».