Поверхностное натяжение

Тем временем надлежало как-то разобраться с Кливером и его приспешниками. Как ни крути, а все ж они человеческие души. Если каким-либо образом Руис-Санчесу придется пойти на то, что повелел Адриан VII, и у него получится, исчезнет не просто набор привлекательных галлюцинаций. Несколько сотен душ человеческих подвергнутся мгновенной смерти и – вероятно, и даже более чем – проклятию; как-то не верилось Руис-Санчесу, будто десница Господня протянется с небес во спасение тех, кто замешан в проекте вроде кливеровского. Но так же неколебимо был он убежден, что не ему осуждать на смерть кого бы то ни было, тем более на смерть без покаяния. Сам-то Руис уже осужден – но пока не за убийство. Помнится, Тангейзеру было сказано, что обрести вечное спасение у него не больше шансов, чем у паломнического посоха в его руке – зацвесть. А у Руис-Санчеса – не более, чем убийству получить священную санкцию. Тем не менее так повелел его святейшество; со словами, что это – единственная дорога назад, открытая для Руис-Санчеса и всего мира. Папа явно имел в виду, что разделяет мнение Руис-Санчеса, будто мир стоит на грани Армагеддона; и открытым текстом сказал, что отвратить сие способен один Руис-Санчес. Разница между ними только доктринальная, а именно в вопросах доктрины папа непогрешим…

Но если возможно, что неверен догмат о творческом бесплодии Сатаны, почему бы не поставить под сомнение догмат о папской непогрешимости? В конце концов, это сравнительное нововведение; изрядно пап римских обходились и без него.

«Ересь, – подумал Руис-Санчес (в который уж раз), – никогда не приходит одна. Невозможно выдернуть лишь одну нить; стоит только потянуть, и на тебя накатывается вся масса.

Верую, о Господи; помоги мне в моем неверии. Нет, бесполезно. Такое впечатление, будто молишься – а Бог отвернулся спиной».

В дверь постучали.

– Рамон, ты идешь? – усталым голосом поинтересовался Микелис. – Через две минуты начинается.

– Иду, Майк.

Настороженно, заранее ощущая поражение, они расселись перед репродукцией Клее в ожидании… чего? Разве что объявления тотальной войны. Осталось только узнать, в какой форме.

– Добрый вечер, – тепло поприветствовал их из рамы Эгтверчи. – Сегодня новостей не будет. Надоело излагать, займемся-ка для разнообразия чем-нибудь более творческим. Очевидно, настало время тем, кто обычно попадает в новости, – тем бедолагам, чьи скорбные потрясенные лица вы видите в газетах и передачах стереовидения вроде моей, – отбросить свою беспомощность. Сегодня я призываю всех вас проявить презрение к лицемерствующим большим шишкам и продемонстрировать, что в полной вашей власти освободиться от них… У вас есть что им сказать. Скажите им вот что. Скажите: «Господа, мы не скот, мы – великий народ». Я буду первым. Начиная с сегодняшнего дня, я отказываюсь от гражданства Объединенных Наций и от подданства катакомбных государств. Отныне я – гражданин…

Микелис, вскочив на ноги, выкрикивал что-то нечленораздельное.

– …гражданин единственно той державы, что ограничена пределами моего «я». Понятия не имею, что это за пределы, может, и никогда не узнаю, но посвящу свою жизнь их отысканию – теми способами, какие угодны мне, и никакими иными… Вы должны сделать так же. Порвите свои регистрационные карточки. Если спросят ваш серийный номер, отвечайте, что нет и никогда не было. Не заполняйте никаких бланков. Оставайтесь на поверхности после гудка сирены. Столбите участки; растите урожай; не возвращайтесь под землю. Никакого насилия; просто отказывайтесь подчиняться. Никто не вправе ни к чему вас принудить, раз вы не являетесь гражданами. Главное – это пассивность. Отрекайтесь, противьтесь, отрицайте!.. Начните прямо сейчас. Через полчаса будет поздно, вас подавят. Когда…

Резкий, настойчивый зуммер перекрыл голос Эгтверчи, и на мгновение экран заполнило черное с красным шашечное поле – ооновская заставка срочного вызова. Затем в своем неподражаемом головном уборе возник ооновец, сквозь которого едва-едва, силуэтно просматривался Эгтверчи, и проповедь его доносилась тихим фоновым шепотом.

– Доктор Микелис, – возбужденно выпалил ооновец. – Готов, голубчик наш! Перестарался. Как негражданин он теперь в наших руках. Давайте скорее сюда – вы нужны нам немедленно, пока передача не кончилась. И доктор Мейд тоже.

– Зачем?

– Подписать заявление насчет nolo contendere. Вы оба под арестом за незаконное содержание дикого животного – не волнуйтесь, это простая формальность. Но вы нам нужны. Мы собираемся засунуть мистера Эгтверчи в клетку до конца жизни – звуконепроницаемую клетку.[40]

– Вы совершаете ошибку, – тихо проговорил Руис-Санчес.

Ооновец – чье лицо являло маску триумфа – на мгновение скосил на него горящий взгляд.

– А вас никто и не спрашивал. На ваш счет приказов не поступало, но, что касается меня, вы тут уже сбоку припеку. И не стоит соваться опять, обожжетесь. Доктор Микелис, доктор Мейд? Так как, сами приедете или за вами послать?

– Сами приедем, – холодно отозвался Микелис. – Конец связи. – И, не дожидаясь ответа, погасил экран.