Поверхностное натяжение

– Далеко не кончилось, – отозвался Руис-Санчес. – Может, разве что наиболее бурная фаза позади. Если Эгтверчи в течение нескольких дней не проявится, я готов заключить, что он мертв. Если он как-то где-то действует, то просто не может все это время оставаться незамеченным. Конечно, всех наших проблем его смерть не решит, но хоть одним дамокловым мечом станет меньше.

«И даже это, – молчаливо признался он, – не более чем благие пожелания. К тому же, как убьешь галлюцинацию?»

– Надеюсь, хоть в ООН кое-чему научились, – произнес Микелис. – В одном Эгтверчи надо отдать должное: он заставил выплеснуться наружу все общественное недовольство, копившееся и копившееся под бетоном. А также за внешне монолитным фасадом. Теперь придется что-то делать – хоть даже взяться за молотки и зубила, снести к черту все эти убежища и начать по новой. Обойдется это явно не дороже, чем восстанавливать уже снесенное. В одном можно быть уверенным: задушить лозунгами бунт такого масштаба ООН не удастся. Что-то им придется делать. Картинка Клее издала трель.

– И не подумаю отвечать, – сквозь стиснутые зубы процедил Микелис. – И не подумаю. С меня хватит.

– Может, не стоит, Майк? – сказала Лью. – Вдруг… новости какие-нибудь?

– Новости! – фыркнул Микелис, и прозвучало это как ругательство.

Впрочем, уговорить себя он позволил. За пеленой усталости Руис-Санчес явно ощутил огонек живого тепла, будто бы за эти три дня друзья его достигли некой глубины чувств, ранее недостижимой. Видение перемен к лучшему – пусть и столь малых – ошеломило его. Уж не начинает ли он, подобно всем демонопоклонникам, тешиться мыслью о неискоренимости зла – или, по крайней мере, предвкушать неискоренимость?

Звонил ооновец. Лицо его под вычурным шлемом искажала диковиннейшая гримаса, а голову он держал набок, будто силясь расслышать первое слово. И внезапно Руис-Санчеса ослепила вспышка озарения; шлем представился ему в истинном свете, а именно как затейливо закамуфлированный слуховой аппарат. ооновец был туг на ухо и, подобно большинству глухих, стыдился этого. Нагромождение архитектурных излишеств служило для отвода глаз.

– Доктор Микелис, доктор Мейд, доктор Руис, – произнес тот. – Не знаю даже, как и начать. Впрочем, нет; в первую очередь прощу прощения, что в прошлый раз был так груб. И таким идиотом. Мы ошиблись – Господи Боже, как мы ошиблись! Теперь ваша очередь. Если не откажете в одолжении… вы нам крайне нужны. Впрочем, если откажете, не вправе настаивать.

– Что, даже без угроз? – явно не желая идти на мировую, презрительно поинтересовался Микелис.

– Да, без угроз. Пожалуйста, примите мои извинения. Сейчас речь исключительно об одолжении… по просьбе Совета безопасности. – Лицо его внезапно исказилось, но тут же он взял себя в руки. – Я… сам вызвался просить вашей помощи. Вы срочно нужны нам, все трое, – на Луне.

– На Луне! Зачем?

– Мы обнаружили Эгтверчи.

– Невозможно, – сказал Руис-Санчес, гораздо резче, чем намеревался. – Как бы он туда добрался? Он что, мертв?

– Нет, не мертв. И он не на Луне – я имел в виду совсем другое.

– Так где же он, ради всего святого?

– Летит домой, на Литию.

Полет на Луну – рейсовым грузовозом – выдался утомительный, бестолковый и долгий. Поскольку при вылазках в пределах лунной орбиты принцип Хэртля оказывался без дела (в противном случае было бы вовек не попасть в цель – сплошные недолеты-перелеты), ракетная техника оставалась на уровне времен фон Брауна. Только когда их пересадили из ракеты в луноход, и тот, вздымая плицами колес фонтанчики лунной пыли, пошлепал к обсерватории графа Овернского, Руис-Санчес удосужился свести воедино разрозненные фрагменты картинки.

Эгтверчи обнаружили на борту корабля, который вез Кливеру последнюю партию оборудования. Обнаружили полумертвым, на третий день полета. Это была явная импровизация, последний отчаянный шаг: запереться в контейнер, адресованный Кливеру, с пометкой «Хрупко! Радиоактивно! Не кантовать!» – и обычным почтовым экспрессом проследовать в космопорт. Даже нормальному литианину пришлось бы тут несладко; что уж говорить об Эгтверчи, и без того хиловатом, да еще после стольких часов в бегах.

На том же корабле – не такое уж невероятное совпадение – была установлена опытная модель «петардовского» трансконтинуум-радио; в первый же сеанс связи капитан поделился новостью с графом, а тот по обычному радио поставил в известность ООН. Литианина тут же посадили под арест, но он пребывал в добром здравии и, похоже, не унывал. Поскольку повернуть назад корабль никак не мог, ООН де-факто обеспечила Эгтверчи прямой бесплатный проезд, причем с ветерком – в несколько раз быстрее скорости света.