Поверженные буквалисты

Суворов теперь был победителем – соперником
Тимура и Чингиза в своей работе.
Пока мечети и улицы, на его глазах, как солома
Пылали, и рев пушек чуть затихал,
Кровавыми руками он написал свою первую депешу;
Здесь точно приводится то, что он сказал:
«Слава богу и императрице!
(Силы Вечные! Сблизить такие имена!) Измаил наш».

У меня переведено:

Завоевателем Суворов стал, – собою
Затмив Тимура и Чингиза. И когда
Мечети и дома пылали над рекою,
И пушек тяжкая смолкала череда,
Депешу первую кровавою рукою
Он написал – в стихах! Читайте, господа!
Вот: «Слава богу и царице! (Божья сила!
Кого он сблизил!) Я – в твердыне Измаила».

Всякий непредубежденный человек видит, что в смысле точной передачи оригинала я не погрешил ничуть.

Мною добавлено: «в стихах». Но в выноске к этой строфе Байрон приводит (неточно и в искаженной транслитерации) по русски стишок Суворова, посланный Екатерине после взятия Туртукая; дальше, в песне IX, когда Жуан доставляет императрице донесение Суворова, несколько раз говорится, что оно – в стихах. Это надо было обосновать здесь. При этом, если взять отдельно цитируемую реляцию Суворова («Слава богу и царице! Я в твердыне Измаила»), то перед нами – четырехстопный хорей, – как и в двустишии о Туртукае («Слава богу, слава вам! Туртукай взят и я там»), вправленный мною в ямбические строки.

Можно ли при этом говорить, что я «вовсе не задумываюсь», чтобы «должным образом» перевести то, что относится к Суворову (234, 1, 1)?

При этом победитель Зоила Кашкин умалчивает, что у Козлова здесь стоит:

Суворов победил, затмив собой Тимура.
Лишь пальбы умолкли громы,
Он написал кровавою рукой…
Императрице первый рапорт свой.

Дальше (после слов…these are the most tremendous words – «это были самые ужасные слова») – упоминается о пророке Данииле, истолковавшем на пиру у Валтасара таинственные письмена, и говорится:

…the prophet wrote no farce on
The fate of nations; but this Russ so witty
Could rhyme, like Nero, o’er a burning city. (VIII, 134).

Дословно:

Пророк написал не фарс о
Судьбе народов; но этот русский столь остроумный,
Смог рифмовать, подобно Нерону, над пылающим городом.

В моем переводе:

И Даниил-пророк в преддверьи лихолетий
Не ухмылялся, нет. А русский острячок
Средь пепла, как Нерон, сумел сложить стишок.

Негодующая ирония Байрона очевидна. Даниил написал не farce, следовательно Суворов написал farce. So witty – «столь остроумный» – разве ирония не передана словом «острячок» (слово «остряк» само по себе не иронично)? Rhyme – «рифмовать», но и «рифмачить»: rhymer – «рифмоплет»; этот оттенок иронии передан словом «стишок». Вдобавок, приводя, как упоминалось, в выноске строки Суворова, Байрон говорит, что это a kind of couplet, «род куплета».

Почему же Кашкин так обижается за «острячка» и за «стишок» (233,1,1)? Тут же легкий «передерг»: Кашкин упоминает «глупый стишок». Это выражение есть, но не здесь, и в другом контексте. А именно:

Her next amusement was more fanciful;
She smiled at mad

Suwarrow’s rhymes, who threwInto a Russian couplet rather dull
The whole gazette of thousands whom he slew.
Her third was feminine enough to annul
The shudder which runs naturally through
Our veins, when things calld sovereigns think it best
To kill, and generals turn it into jest.

Подчеркнуто везде мною.

Дословный перевод: