Повесть дохронных лет

— Уже… дрались?

— Нет-нет! — поспешно вступилась Маргарита Астафьевна.

— А кровь? На губах у обоих… Франц, дрались?

— Да… Не успели, — признался я неопределённо.

— Правда? — проявил надежду директор. — Франц, отчего кровь на губах?

Я молчал.

— Салават, ты ответь.

Батый молчал.

Тогда господин Вандевельде поднял глаза на доскплей.

Ну, какая сволочь написала?! Под строчкой «ДРАЛИСЬ ИЗ-ЗА БЕГЕМОТА» появилась новая:

И ЦЕЛОВАЛИСЬ

Забыл, гад, что архив-менеджер выдаст мне с какого станка писали. Я обрадовался идеи, как вычислить доносчика и постарался запомнить, кто из пацанов за каким станком сидит. Подумал, что могли это сделать и девчонки, и приметил, где сидят Изабелла, Ленка, Глашка-головастая и Марго. Птичка её — может быть, не ворона, а ворон. По любому, птица. «Белая ворона», хоть и чёрная вся, среди зверья, предположил я, с подспудным подозрением на какой-то подвох со стороны юродивой.

— Целовались?!

Директор не поразился, он — испугался. Ладно, драка, так ещё это напасть — мальчишки целовались, в школе, вживую. Два ЧП! Три с Катькиным! Если признать, что все три происшествия имели место быть, его другу и нашему с сестрой отцу грозило серьёзным в сумме штрафом. А этого допустить Дядя Ваня не мог.

Отец пялился на доскплей и мял пылающие мочки

Маргарита Астафьевна подхватила стакан и выпила воды одним духом.

Ученики, наконец, поняли, откуда директор черпает информацию. Пацаны крутили головами и немедленно поднимали ладони подальше от планшетов с электронными карандашами — показывали мне и Батыю, что не их это рук дело. Девчонки, обтягивавшие под столешницами станков мохеровые юбчонки, и те торопились показать ладошки.

Испугался и доносчик: стал вытирать свою писанину. Да перестарался в спешке — выдал себя: маркер-снимка, уничтожив на экране строчки «И ЦЕЛОВАЛИСЬ», «ДРАЛИСЬ ИЗ-ЗА БЕГЕМОТА», налез на «И КАПУСТЫ НАДО БЫ». Потёр три на конце буквы, осталось:

И КАПУСТЫ НАД

Любитель капусты всем известен, каждую осень услаждал наши уши, хрумкая кочерыжками прямо на уроках; к нему, хрумкая головками чеснока, присоединялась Изабелла. Такой подлянки от Доцента я не ожидал. Он, вспомнил я, неделю, когда испытывали доскплей, болел, потому мог не знать об архиве-менеджере. Конечно, заложил меня не в отместку за пропажу бойцового ворона, и не за сегодняшнюю обиду — он, все знали, влюблён в Даму Вандевельде. За рыжую, если не мстил, то вступился.

— Вы что-то хотите сказать? — отреагировал на лес рук директор. Руки опустились. — Не хотите. Тогда, кто староста?

— Запрудный! — позвала Маргарита Астафьевна, она наливала из графина второй стакан.

— Я-яа… — не сразу отозвался Плохиш. Он стоял позади стеллажа, с ответом директору я повернулся на его голос и успел заметить, как резко отдёрнул от верхней полки руки.

— Курт с Хизатуллиным… — посмотрел директор на меня и Батыя. — Вымолвить даже противно… Целовались?

— Кусались. — Стас вышел из-за стеллажа и, потупившись, шарил у себя по карманам.

— Вот. Кусались, — повернулся директор к Маргарите Астафьевне. — У нас такое случается. Вы учительница молодая, можете не знать.

— Ну… я не знаю…. Кусались, — спохватившись, подтвердила Маргарита Астафьевна.

— Ай-я-яй, — пожурил виновников Квартальный и повернулся к классу с вопросом: — Что за угроза «зацелую до смерти»? Чья?

— Об зубы мои Франц поранился, а я об его, — вклинился Салават, всё ещё стоявший у плазовой доски в шестой, для него затруднительной, позиции, немного даже плечами и руками балансировал — не танцор.

— Староста, и вы Маргарита Астафьевна, так было дело? Кто дежурные? — дал здесь маху Дядя Ваня.

Плохиш, энергично начав жевать ириску, закивал головой. Учительница кивнула, и вдруг, высунувшись из кафедры в полкорпуса, принялась безотчётно вязать у груди. Того, что заметил вязание, Квартальный вида не подал.

— Я, Жёлудь, Запрудный и Хизатуллин дежурные, — поднялась с места Марго.

— Сядь, Сумаркова, — скосил глаза на Марго директор и потребовал от Батыя: — Хизатуллин, а ну-ка повернись. — Когда же тот нехотя показал «рожицу» на пиджаке со спины, безапелляционно, твёрдо заключил: — Дрались!

Конечно, теперь тебе, Дядя Ваня, больше хочется верить в драку, чем в то, что я и Хизатуллин целовались: штраф за первое меньший, пришла мне в голову догадка. Но ох, как тебе, Дядя Ваня, не хочется верить вообще ни в первое, ни во второе. За Катькины проказы, теперь ещё и за мои, тебе придётся не хило так оштрафовать Ганса Курта — поставить друга в шаге от банкротства.

— Моя угроза! — поднялась с места Изабелла.

— Целовала и покусала, — подхватила Глашка. Головастая.

— Стоп! — поднял обе руки директор и спокойно потребовал: — Изабелла Баба, сядь… После урока классный авторитет составит на тебя протокол: целовала мальчика вживую. В школе, в классе, у всех на виду.

Признал поцелуй Изабеллы — пытается тем самым замять мою и Батыя стычку. Дядя Ваня сиял, прикинув, наверное: Баба целовала — Франц сопротивлялся. Вон губа прокушена. А это в корне меняет картину: эфиопам платить штраф.