Повесть дохронных лет

— Да что ты такое говоришь, Запрудный? Почему инвалид? Я же видела, всё у бегемота было цело. И глаза, и уши. Без ног — так, я сразу поняла, по брюхо в водоёме… И пасть не зашитой была. Он пил: круги по воде у головы шли, — выразила удивление Маргарита Астафьевна.

Надев очки, она пропала в кафедре, отворила дверку, сбежала по приступкам и поспешила к стеллажу. Шла быстро, красиво — Мэрилин Монро! А дошла — стояла, чуть присев. Края юбки уложились по полу. И, как я и предвидел, очки у неё запотели.

— Все они… и учительница тоже, издеваются над нами, Ваня! Какой гимнаст! Какой одессит! Цирк нам тут устраивают. Какой это бегемот?! Вот посмотри, рядом кит, так у него все на месте… Дыхательного отверстия на голове нет, но хвост, плавники на местах, — настаивал на своём отец.

Дядя Ваня на это молчал — его моя небылица устраивала. Поскрежетав зубами, повернулся к другу и попытался его унять.

— Да успокойтесь, господин Курт!

— Нет, подожди, Ваня! — не соглашался отец.

— Нет, ты подожди, Гена. Если с трапеции упал, инвалидность получил, — похож ведь. Ну, пусть это будет… бегемотом-инвалидом. С определением «сюрреализма» не соглашусь, очень показательный образчик «сурового стиля», — просил друга директор.

— И, если о реализме говорить. Хорошо, допустим, — не успел глаза и уши вылепить, время на круги по воде истратил. Где хвост? — требовал разъяснений отец.

— Ушиб — ампутировали, — с жаром объяснил Плохиш.

— Тогда, где заднепроходное отверстие?

— С хвостом ампутировали.

— Хвост отрезали, отверстие вырезали, — с не меньшим жаром помогая Плохишу, пояснил Батый.

— Маленькое отверстие, если присмотреться, там осталось. Заросло, кормили ведь через раз, гимнаст лёгким должен быть. Хотя, по нему не скажешь… но это он опух от удара об арену и от сытой лёжки в больнице, — утверждал и пояснял Плохиш.

Отец подошёл к стеллажу — поближе посмотреть, склонился над дощечкой… и увидел надпись.

Дядя Ваня тут же поспешил стать ближе к отцу, я отошёл, уступая директору место.

Марго захихикала.

Отец прочёл, не выпрямляясь в рост, поднял голову и скосил глаза в поисках желанной невестки.

Кто-то что-то обронил на пол. Марго прекратила хихикать.

Дама вскочила с места, и, сдерживая рыдания, метнулась к выходу, Изабелла бросилась следом.

Отец выпрямился:

— Господин директор, проводите меня с сыном в ваш кабинет.

— У меня ремонт, ты же видел. Обои сейчас меняют, не выпроваживать же рабочих, — пытался остановить отца Дядя Ваня. — Гена, а бегемотом-инвалидом забинтованным после операции, глаза, уши, ноздри под бинтами, — признать согласишься? — ухватился он в отчаянии за сомнительную идею: друг мог и рассердится, что и случилось.

— Ладно, господин Вандевельде, я хотел по-хорошему.

Отец расстегнул пиджак и вытащил из брюк за пряжку, отнеся руку далеко в сторону, ремень.

В мастерской и без того была тишина, теперь она стала гробовой.

— Постой, постой! — опомнившись, останавливал отца Дядя Ваня. Подскочил к нему, стоял, загораживая от класса спиной, и тихо шептал: — Что, здесь? Вживую? Ты Катькин штраф, один, с трудом потянешь.

— Господин Вандевельде, выпроводите всех отсюда, — спокойно старался просить отец. Ремень в руках и тяжёлый исподлобья взгляд на меня сами за себя говорили — мне оставаться на месте.

— Хорошо, господин Курт, только не спешите, — обречённо согласился директор и повернулся к классу с приказом: — Все отправляйтесь в актовый зал! — Расстегнул пиджак, ослабил, распустив узел галстука, ворот рубашки и сдвинул на затылок шляпу. Его бледное с капельками проступившего пота лицо в нимбе широких белых полей выражало покорность, если не судьбе, то требованию незадачливого — безмозглого, чего уж там — друга.

— Господин Вандевельде, выслушайте меня, пожалуйста, — попросил директора Батый.

— Не сейчас, Хизатуллин. Вечером я зайду к вам.

— Но, господин Вандевельде! Я хочу сказать, что этот… артист цирка, на самом деле бегемот; что…

— Ну, ну! — словно за соломинку ухватившись, поторапливал директор Салавата.

— Вот, смотрите! — вмешался Стас. — Из кусочка пластилина отщипнутого от исполосованного Марго скунса он поспешно дополнял мою поделку. — Это глазки… Ушки… А это хвост. Заднепроходное отверстие… углубим. Чем не бегемот? Пьёт воду… Ноздрей нет! Действительно, какой тут реализм? Примитивисты такой оплошности не допускали. — Плохиш ногтём мизинца проковырял ноздри. — Пасть расшивать я не буду. Теперь, все это у…бираем. — Стас проворно смазал всё, что налепил. И, проделывая указующий жест обеими руками на то, что сталось (а остался — «бегемот», углублённое заднепроходное отверстие и оставшиеся ноздри нисколько его не изменили), заявил: — Бегемот-инвалид! Упал с трапеции. Сальто-мортале на этот раз, в пятницу, должно быть, с числом тринадцатое, не рассчитал. Я в цирке у тётки в Архангельске был, так там воздушные гимнастки под куполом номер на такой высоте проделывали, без бинокля ни фига не разглядеть. Упасть с такой высотищи, да об арену! У бедняги, наверняка мозги из пасти брызнули.

Дядя Ваня приминал шляпе поля, но победный его настрой остановил отец.