Повесть дохронных лет

— Хватит! Запрудный — этот не издевается, он смеётся над нами! Ты понял, Ваня, про какие это он мозги? Хва-атит! Я просил выпроводить всех вон! Распорядитесь, господин директор.

С последними словами отец сложил ремень вдвое, резко свёл и развёл руки. Хлопнуло — громко, так что сам испугался. За станками замерли, Батый схватился за наушник, Плохиш открыл рот, Мэрилин Монро присела, Марго захихикала.

Отец, увидев такую реакцию, смущённо опустил ремень.

Ему неловко стало, возмущался я. Неловко будет протокол подписывать со штрафом за непотребное изображение полового органа. И после, когда Дядя Ваня втолкует, что всё делал, чтобы избежать этого.

— Салават, вечером у вас дома поговорим, — обронил Батыю директор, поднял поля шляпы, и повторился к классу: — Отправляйтесь в актовый зал!

Батый и Плохиш бросились к нему и наперебой что-то тихо втолковывали, доказывали, директор слушал и кивал. Нахлобучил шляпу на лоб, примял ей поля и, раздвинув руками мальчишек на стороны от себя, быстро направился к классной доске. Нагнулся и поднял сигарету.

— Чья?!

— Моя. — Маргарита Астафьевна поставила на полку к графину стакан, поправила очки.

Директор повернулся на голос:

— Ваша?

— Да. В перерыв, просматривала фигурки, обронила из пачки.

— Вы курите не дамские? — Директор прятал сигарету в кулаке.

— «Лим», — учительница налила и выпила третий стакан воды. Спустя годы узнаю, в графине была вовсе не вода, огуречный сок. Учитель пения проставился учителю изобразительного искусства за то, что тот уступал скульптурную мастерскую, спас орган.

— Действительно, «Лим», — рассмотрел директор сигарету. Спросил вкрадчиво, — Вы все фигурки осмотрели?

— Все на станках, кроме поделки Сумарковой. Тряпка на пластилине мокрая, я сигаретой хотела приподнять, посмотреть, да вошли дежурные. Уронила сигарету, отфутболила за кафедру.

— Доложите Вере Павловне, и протоколы мне на стол. Второй штраф за то, что вязали на уроке, а третий за просмотр телевещания. Проводите детей в актовый зал.

— Маргарита Астафьевна, не покидайте мастерской, пожалуйста, — попросил отец учительницу.

Тонущая со словами директора в кафедре, зоологичка на просьбу отца вынырнула, как поплавок при клёве. Челюсть у неё отвисла, и я увидел зубы — все нижние. Хорошие зубы: без червоточинок и пломб.

Мы остались вчетвером. Маргарита Астафьевна, выпроводив учеников из мастерской, заняла своё место в кафедре, директор с отцом стояли у стеллажа, я же отошёл к своему станку. Ремнём мой родитель наказывал меня давно, в том, что отстегает сейчас в присутствии учительницы и директора — в школе — я сомневался: сумма штрафа за Катькину «химию», моё «художество» и за его рукоприкладство была разительной, для отца — разорительной. Но он потребовал:

— Спускай штаны!

— Гана, опомнись! — Дядя Ваня попросил отца голосом с интонацией выражавшим полную безнадёгу: переубедить Ганса Курта даже ему, другу, не всегда удавалось.

Спускать штаны! Да если бы знал, что творишь! Если бы знал, зачем мне нужен «парубок»! Небось, согласился бы признать в пластилиновом пенисе — бегемота, артиста цирка, одессита. Не бежал бы ему в задницу смотреть.

Я и не подумал выполнить требование. Уставился на Леонардо.

Отец подошёл и огрел ремнём мне по плечу.

— Спускай штаны, я сказал!

Таким разъярённым я его не помнил.

— Да на!!

С нутряным бешенством отодрал я левой рукой заклёпку, правой распустил молнию и спустил джинсы на пол.

И тут меня снова парализовало!

Не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой, я видел:

Округлились за очками глаза, и тут же отвела взгляд на графин со стаканом Маргарита Астафьевна. Уронил к долу руки с ремнём отец. Подавив вскрик, нахлобучил на глаза шляпу Дядя Ваня. За стёклами окон появлялись одна за другой и тут же пропадали головы одноклассников.

Когда джинсы уже лежали на полу, я вспомнил, что на мне нет плавок! Утром я их снял потому, что джинсы — с фланелью, носить в тёплые уже дни было жарковато. Ведь мог же надеть другие — демисезонные! Нет, эти зимние напялил. Форсил: на штанинах нитками мулине вышиты боевые вертолёты.

Поза у меня — дурацкая, а видок — закачаешься. Джинсы на ботинках, под жилеткой — косоворотка, мне не по росту коротковатая. Вкруг меня картина всё поглощающего ступора, напоминала знаменитую театральную сцену: «К нам приехал ревизор».

Отец с директором — остолбеневшие; Мэрилин Монро в «танке» — только что была и утонула; за стеклом в окнах — головы пацанов и девчонок, попеременно, то появлялись, то пропадали с виду. Все с лицами — я таких не видел.

Что мне оставалось делать? Ни рукой, ни головой не шевельнуть. Скосил глаза на стену с портретами непревзойдённых мастеров ваяния. Не все из них, творивших до Леонардо да Винчи, доходили до полной степени реализма в обнажённой натуре — пенис мужикам фиговым листком прикрывали.