Узнав об этом, правительство послало отряд войска схватить клевретов самозванца, но, видно, красносельцы заблаговременно припасли себе оружие, или, еще вероятнее, отряд был выбран по воле Шуйского. Заслышав издали буйные клики мятежников, он, в истинном, или притворном ужасе, прибежал обратно. Толпа, между тем, увеличивалась беспрестанно; к ней приставали воины, боявшиеся за свою оплошность смерти, приставали жильцы московские и праздные ватаги нищих, размноженных в столице самим же Годуновым и готовых возводить на царство ежедневно нового царя, хоть бы для того только, чтоб поживиться рассыпаемыми, во время торжества, деньгами и всенародным угощением. Когда толпа достигла лобного места, где с возвышения обыкновенно обнародовались важные государственные события, и когда прочтена была во всеуслышание грамота мнимого Дмитрия, — ни один голос не раздался против него. Все восклицали хором: «Да здравствует Дмитрий! Мы были во тьме кромешной; красное солнце наше восходит!».
Напрасно патриарх Иов посылал бояр унять буйные возгласы черни и вразумить ее в истину: бояре, одни от страха, другие из лукавства, говорили как не своим языком и распорядились так, что даже ворота в Кремль не были заперты. Толпа ворвалась во дворец, овладела царем, матерью, сестрою его и заперла их в прежнем Борисовом доме под крепкою стражею. Родственников царских, Годуновых, Сабуровых, Вельяминовых, также схватили и, раздев донага, отправили в навозных телегах в загородные темницы. Нищая чернь, обрадовавшись безначалию, разломала дома несчастных узников, а холопи их и крепостные крестьяне разграбили господские поместья.
Тут снова выступает на сцену гордый и мстительный воспитанник правления Иоанна IV, Богдан Бельский, возвращенный, может быть, по совету Шуйских, из ссылки после смерти Бориса Годунова. Называясь воспитателем нового царя, он властвовал теперь над умами черни и направил её злобу и жадность на дома немецких врачей, которых ненавидел смертельно за выщипанную шотландцем Габриелем бороду. Толпы черни бросились на беззащитные дома немцев, опустошили погреба их и разграбили все, что нашли в домах, где, кроме их собственности, хранились пожитки посторонних людей, вывезенные, для безопасности, в это смутное время из поместьев.
Народ, присягнув на имя царя Дмитрия Иоанновича, отправил к нему с повинною князя Телятевского, который бежал из-под Кром, князя Ивана Михайловича Воротынского и других депутатов. Депутаты нашли его уже в Туле, и новый царь, окруженный буйною толпою чванливой шляхты и грубых казаков, показался им счастливым атаманом разбойников. На первых порах, все в его Тульском дворце представляло вид разграбленного каравана. Туда донцы пригнали ему в дар табун степных коней своих, астраханцы прислали турецкие ткани и персидские ковры, иноземные купцы, торговавшие в России, тюки с дорогими сукнами и бархатом, москвичи — серебряную посуду, богатые одежды и драгоценности. Царь позвал к руке сперва донцов, а потом уже представителей столицы. Когда они приблизились к престолу, окруженному смуглыми и надменными лицами соратников счастливого удальца, он встретил их грозною речью за долгое сопротивление законному царю. Присутствовавшие при аудиенции казаки, бывшие холопи и крестьяне, с своей стороны, подкрепили его выговор самою грубою бранью. Дмитрию, по-видимому, нравилось такое унижение высокого сана депутатов Москвы: он мстил боярам за унижение, которое претерпел, добиваясь престола, и допустил казаков до такого неистовства, что они едва не убили до смерти князя Телятевского за бывшее усердие его к Годунову.