Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 1

Настроив «сэта-фу» в лад произведения «Варварская свирель», император передал его Накатада. Настроив в тот же лад «ханадзоно-фу», он передал его Судзуси. Оба молодых человека почтительно приняли инструменты.

— Другие, может быть, припасли для такого очаровательного дня что-то новое, — сказал Накатада, — но те произведения, которые я время от времени исполняю, я уже играл перед моими государями, и для сего дня ничего не осталось.

— Если ты ничего не припас для этого случая, сыграй то, что ты играл раньше, — ответил император. — Талант нужно показывать другим и следует прислушиваться к их суждению. Если сегодня вечером ты не будешь играть, что о тебе будут говорить? Начинай же, не медли.

Но Накатада играть не собирался.

— Разве для тебя желание монарха ничего не значит? — продолжал император. — Когда государь приказал отправиться на гору Хорай за эликсиром бессмертия, Сюй Фу пустился в путь[460], потому что нельзя не подчиниться императорскому приказу. Так или иначе сыграй что-нибудь.

Но Накатада, несмотря на монаршее желание, не начинал играть, а уговаривал Судзуси.

— Что с тобой делать! — воскликнул император. — Судзуси, начни играть хоть ты.

«Какое неприятное положение!» — подумал про себя Судзуси, но начал играть «Варварскую свирель» в той версии, которая издавна сохранялась в его доме. Наконец и Накатада принялся тихонько ему подыгрывать и, в свою очередь, исполнил это произведение. Музыка стала звучать всё громче и громче. Все были совершенно захвачены ‹…›. Накатада доиграл «Варварскую свирель» до конца. Все присутствовавшие, начиная с самого государя, проливали слёзы восторга. Император преподнёс музыкантам чашу с вином со словами:

— Проходит осень…

И наконец я слышу,

Затворница-цикада

В ветвях сосны

Сливает голос с кото.[461]

Накатада на это ответил:

— Цикаде разве

Слышать не привычно

Глубокой осенью

В глухих горах

Шум ветра в соснах?[462]

Отрёкшийся от престола император обратился к Судзуси:

— Осенняя ночь

Подходит к концу.

В тени сосны молодой,

На которую пала роса,

Наслаждаюсь прохладой.[463]

Судзуси на это ответил:

— Не может придворный

Под невысокой сосной

Прохладную тень обрести.

Ветер суровый

Капли росы разметал.[464]

Второй принц обратился к Накаёри, который играл на лютне:

— В сосен тени

Прохладу находят.

Но любезнее мне

Не знающий устали

Ветер широкий.[465]

Накаёри на это ответил:

— Сосны так близко!

Но разве кто-либо

Захочет присесть

В тени их прохладной,

Когда ветер бушует осенний?[466]

Принц обратился к Юкимаса, который играл на цитре:

— Осенний ветер холодный…

Цикады, собравшись

В тени сосен густых,

В восторге шуму его

Внимают.[467]

Юкимаса на это ответил:

— Прошло столько лет,

А сосна

Всё так же в зелень одета.

И напрасно холодом дышит

На неё ветер осенний.[468]

Четвёртый принц обратился к Накадзуми, который играл на японской цитре:

— Не слышал совсем,

Что ветер

В соснах шумит:

Так наслаждалась душа

В этой прохладе![469]

Накадзуми ответил ему:

— Как сравнивать можно

Ветер, что мощно шумит

В верхушках сосен,

И робкое дуновенье

Средь трав болотных![470]

‹…›[471] Все, спустившись во двор и выстроившись в ряд, исполнили благодарственный танец.

Итак, Судзуси и Накатада друг другу в игре на кото не уступали. Тогда Канэмаса поставил перед императором «нан-фу», которое он принёс с собой, и сказал:

— Этого кото Накатада ещё не видел. Пусть он сыграет что-нибудь на нём.

Когда Накатада был ещё раз призван к императору и коснулся струн инструмента совершенно равнодушно, раздались звуки, от которых сотряслись небо и земля.

Все присутствовавшие замерли. Накатада подумал: «Это судьба. Отказаться играть на этом кото уже невозможно. Против воли, но буду играть так, что изумятся небо и земля».

Судзуси играл на кото, ранее принадлежавшем Ияюки, оно было таким же превосходным, как «нан-фу». Кото принесли и поставили перед отрёкшимся от престола императором, и он настроил его в лад «нан-фу», в котором Накатада играл произведение, услышанное его дедом у семи музыкантов. Судзуси играл на кото Ияюки так великолепно, что возбуждал у всех зависть.