Повесть о Федоте Шубине

— А ну-ка, набросай карандашом, как ты это представляешь, — предложил Аргунов, подавая Федоту лист бумаги.

Тот быстро штрихами изобразил воображаемую статую Екатерины и был весьма доволен осенившей его идеей.

— Остроумно, — заметил Аргунов, рассмотрев набросок, и добавил, что опущенный скипетр в руках Екатерины напоминает ему какой-то полузабытый эскиз Фальконе.

— Возможно, — ответил Шубин. — Ну и пусть, не Гордеева напоминает — и то хорошо.

— Поймут замысел — не одобрят, не пройдет, — дружески начал было отговаривать его Аргунов. — Кто знает… напрасно может столько труда пропасть… А впрочем, делай, если композиция пройдет утверждение на комиссии.

Однако эскиз одобрили и утвердили.

Шубину впервые пришлось работать над такой большой статуей. Громадную глыбу итальянского мрамора на тройке дюжих битюгов привезли к нему в мастерскую. Скульптор полагал, что труд его будет оценен по заслугам и, поработав, он сумеет обеспечить семью. Он жестоко ошибся. Ни Потемкин, ни Екатерина не вознаградили его за прекрасно выполненную им статую, к труду художника они отнеслись как к труду подневольного раба.

Статуя была сделана в полном соответствии с первоначальным замыслом скульптора. Иван Петрович Аргунов радовался успеху своего друга и находил, что только благодаря исключительному мастерству скульптора удалось в статуе Екатерины ловко скрыть вольность замысла. Статую из мастерской Шубина отвезли во дворец…

Уже был один случай, когда расточительный Потемкин готов был кому угодно продать дворец — подарок царицы. Но торговать подарками, даже в нужде — последнее дело. Выручила государыня. Она купила дворец за четыреста шестьдесят тысяч рублей, и когда князь отличился присоединением к России Крыма, Екатерина вторично подарила ему дворец. Хозяин и вновь подаренный ему дворец стали называться Таврическими…

Однажды Потемкин устроил большой праздник по поводу взятия Суворовым неприступной крепости Измаил. Три тысячи гостей веселились в залах дворца, триста музыкантов исполняли музыку на стихи, написанные Державиным: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс!»

Танцами распоряжались внуки Екатерины Александр и Константин. Во время праздника во дворце горело сто сорок тысяч лампад и двадцать тысяч восковых свечей. На праздничные наряды, на украшение дворца и зимнего сада, на изысканное угощение трех тысяч избранных было брошено столько денег, что и десятой части хватило бы содержать всю жизнь всех увечных воинов, накопившихся за годы войн при Екатерине и ставших нищими.

Это был самый пышный бал из всех, какие только были в то время.

Шубин, оставив жену дома с детьми, приехал на вечер и, встретясь здесь с Аргуновым, вышел с ним из шумных салонов в зимний сад. Весна только началась, а в искусственном саду на зеленом дерновом скате цвели душистые жасмины, розы и померанцы. Меж кустами цветов были незаметно расставлены распространяющие аромат курильницы. Шубин с Аргуновым прошли в павильон, находившийся посреди сада. Там, на фоне сверкающей золотом драпировки, в изобилии светло-голубого освещения виднелась шубинская статуя. Десятки знатных персон стояли в отдалении, с умилением разглядывая образ царицы. Еще накануне торжества Екатерина интересовалась мнением других скульпторов и художников об этой работе Федота Шубина. Статую хвалили все, за исключением Гордеева, который сказал:

— Матушка-государыня слишком выглядит по-земному, а надо бы видеть ее как богиню, стоящую в золотой кумирне.

Больше он ничего не приметил.

Шубин с Аргуновым, впервые увидев статую в необычайно пышной обстановке, остановились поодаль ото всех как вкопанные и долго молчали. Наконец, заметив перед мраморной фигурой царицы жертвенник и надпись на нем: «Матери отечества и моей благодетельнице», Аргунов не без иронии спросил своего друга:

— Федот Иванович, что означают сии слова?

— Спроси Потемкина, — хмуро ответил Шубин, — это его слова. Если бы в моей силе и власти было, я обозначил бы так: «Мачехе отечества нашего». Пойдем отсюда…

В этот час, двенадцатый час ночи, «мачеха отечества» за столом, сервированным золотой посудой, сидела в кругу своих приближенных и лениво жевала гусиные лапки и петушиные гребешки, приготовленные изобретательным французским поваром в сметане с уксусом. Подавал блюда царице сам Потемкин. В том же зале Шубин и Аргунов за одним из многочисленных столов ужинали стоя. (В присутствии государыни не каждому полагалось сидеть.) В два часа ночи царица покинула Таврический. Ее провожала многочисленная, расцвеченная золотом и бриллиантами свита русских сановников и иностранных послов. С высоты антресолей наблюдали за этой сценой и оба художника. Хор певчих, провожая царицу, под звуки музыки пел на итальянском языке:

…Стой и не лети ты, время,
И благ наших не лишай нас!
Жизнь наша — путь печалей;
Пусть в ней цветут цветы…