Повесть о Федоте Шубине

— Мне приятно слышать от вас, господин Вольтер, что в разгроме турецкого флота в Чесме участвовали мои соотечественники и даже земляки. На кораблях архангельской эскадры — большое число поморов, зверобоев из Холмогор, Мезени и Онеги. Эти люди не струхнут. Они выращены в столь суровых условиях холодного беломорского Севера, что никакая Чесма им не страшна. Скажите, господин Вольтер, чем объяснимы успехи русских в войне с Оттоманской Портой? И есть ли в этом заслуга государыни?.. — спросил Шубин, и никто из учеников Пигаля не удивился дерзости Федота. Казалось бы, какие могут быть сомнения, когда речь идет о главе государства. Ведь давно известно, что в поражениях повинны войска — солдаты, а слава побед, тем более крупных побед, венчает головы правителей и полководцев. Они отмечаются в истории, они прославляются в гимнах, им ставятся памятники на площадях. А о простом народе чаще всего после жестоких сражений говорят: «Да, храбро и беззаветно сражались они… Под сим крестом покоится столько-то тысяч безымянных героев». И в лучшем случае бывают перечислены наименования полков, снискавших славу отечеству.

К вопросу Шубина Вольтер отнесся снисходительно и серьезно. Он сказал:

— Счастье Екатерины заключено в том, что Провидение благословило ее управлять гигантской страной и великим народом. Заслуга царицы — в умении находить и ставить на командные посты людей талантливых, устремленных к героическим деяниям в такое время, когда в России жив еще дух славной петровской эпохи. И еще: русским войскам сопутствует удача на суше и на море благодаря и тем малым державам и народам — Греции, Албании, Сербии, Черногории и другим, коим изрядно опротивел гнет пашей и визирей. Эти народы искренне и давно желают, чтобы турки были биты. И граф Алексей Орлов, возглавивший русский флот в Средиземном море, воспользовался этой возможностью — поддержкой ненадежного для турок тыла. Султан намеревался купить у крымского хана пятьдесят тысяч войска. И уже послал ему семьсот мешков с деньгами. Но я тут не удивлюсь, что пока крымский хан трепещет и раздумывает, русские солдаты перешагнут Перекопский вал и обезопасят Россию со стороны Черного моря…

Вольтер долго еще говорил, объясняя суть происходивших событий. Шубин, слушая его, вспомнил о своем односельчанине и дружке Никите Дудине: «Не оказался ли он вместе с другими северянами в Чесме? Наверно, туда же попал. Жив ли бедняга? А если жив, то герой», — подумал он.

Расставаясь с учениками Пигаля и провожая их, Вольтер напутствовал:

— Желаю вам, друзья, успехов и завидую вашей молодости. И благодарю, что посетили меня. — Он слегка помахал им старческой костлявой рукой и, медленно шагая, скрылся за поворотом улицы…

Занятия в мастерской Пигаля продолжались своим чередом. Шубин в лепке эскизов, в формовке моделей превосходил своих товарищей. И даже в рисунке он не уступал молодым художникам. Пигаль полюбил Шубина и, ставя его в пример другим, говорил:

— Смотрите, юноши, за какое дело он бы ни взялся, ничто из его рук не валится. И особенно ему удается портрет в лепке. Выразительность и сходство, проникновение в душу человека. А мастерство? Он повторил моего Меркурия так, что затрудняюсь различить их, который мой Меркурий, который шубинский! У этого мастера хорошее будущее…

В ту пору между прочих своих дел, отчитываясь перед Российской академией художеств, Федот Шубин писал:

«А я окончил „Меркурия“. Учитель мой не находит за нужное мне более копировать с гипсов и советует делать с эстампов славных мастеров, как-то: Пуссена, Сфиора, Рафаэля и прочих… эскизы и барельефы, говоря, что сие крепко и полезно как для положения места, так платья и видов. Следуя оному совету, поутру делаю барельефы, а после полудня рисую с древних гипсов, которые имеются у моего профессора. Композирую также в каждую неделю один эскиз по приказу моего учителя. Хожу всякий день в Академию, иногда леплю, а иногда рисую с натуры, делаю также круглые и в барельеф портреты под смотрением моего учителя…»

И это «смотрение» было не только в мастерской Пигаля. Но учитель нередко заходил и в тот дом, где жил и в неурочное время работал Шубин, последнему не возбранялось бывать в доме Пигаля и в любое время пользоваться его советами.

Шли дни за днями.

Из Петербургской академии художеств предписывали Шубину и товарищам экономить выданные на обучение деньги и не задерживаться в Париже, а скорей ехать в Рим.