Повесть о глупости

Строй Измененных стоял, будто выровненный по ниточке, уже почти два часа. В длинном, но узком зале, где на низком потолке тлели лампы дневного света. Напротив строя стояло кресло. Офицеры сменялись: приходил один, садился в кресло, сидел полчаса, потом приходил другой. Каждый придирчиво осматривал строй — Измененные должны были выстоять так шесть часов. Без единого движения. Ни один мускул не должен шевельнуться, иначе отсчет времени начинается с начала. Так проверяют, достаточно ли изменен человек. Для Измененного выдержать такой экзамен — пара пустяков. Они не чувствуют ни боли, ни усталости. У Измененных три круга кровообращения: «сердце — легкие — спинной и головной мозг — мускулы», «сердце — легкие — органы» и «сердце — легкие — кожа». Последний позволяет избежать обморожения или перегрева, первый обеспечивает большую устойчивость Измененного к физическим поражениям. Мозг, мускулы и нервы работают до последнего. Но это не значит, что Измененный бессмертен. У каждого солдата в строю на груди белел его номер. На семьсот одиннадцатого офицеры обратили внимание сразу. У него были слишком подвижные глаза. Он проснулся на операционном столе, как ии все остальные, но не встал молча, а принялся шептать что-то. Офицеры указали врачам на него. Но все было сделано, как положено, точно по инструкции. Прошло всего два часа, меньше половины, но у семьсот одиннадцатого на лбу выступили капли пота. Офицеры видели, как слезятся у него глаза, как слезы разъедают их и заставляют краснеть. Действительно, у солдата глазные яблоки приобрели уже не то, что красный, а ярко-малиновый цвет. — Этот не выдержит. Видите, его глаза сильно покраснели от пота. Он вообще не должен потеть. — Врачи плохо поработали… — Нет, они выполнили свою работу на отлично. Один из офицеров подошел поближе и заглянул семьсот одиннадцатому в лицо. Загородил ладонью свет, проследил за зрачками. И уже убрал руку, когда губы Измененного шевельнулись. Офицер отшатнулся, побледнев. Он готов был поклясться, что слышал… как солдат произнес всего лишь одно слово: «Отпусти». Офицер отер ладонью внезапно взмокший лоб. У дверей зала стояли другие, уже давно прошедшие все испытания, солдаты. Они готовы выполнять приказы. — Убить! — заорал офицер. — Убить семьсот одиннадцатого! Он для ясности ткнул в грудь Измененного с красными глазами. Через секунду удары дубинок — стальных стержней толщиной в руку — обрушились на него. Но офицер забыл, что чувствует Измененный и чего он не чувствует. Он не знает боли. Семьмот одиннадцатый слышал ее отголоски и с каждым ударом они становились все сильнее и все гулче отдавались в его протравленном химией черепе. Он стоял без движения, пока трещали под серой кожей его кости… Прошел не один год с момента операции. Больше трех лет человек, которого когда-то звали Максим Новодворский, находился в шкуре Измененного. И он устал, хотя и не понимал этого. Он очень устал быть безмозглой машиной. И все это время организм боролся. Не смогли препараты убить жизнь в теле человека. И в секунду, когда треснуло одно из ребер, что-то сломалось внутри солдата, треснул барьер, который заставлял его мысли сочиться сквозь крохотную щелочку. И череп едва не лопнул от напора вырвавшегося на свободу разума… Максим, а теперь это был именно он, рванулся к офицерам, выхватил пистолет из кобуры, приставил ко лбу ближайшего солдата — и остатки мозга пятном легли на стену. Солдаты вполне могли поубивать и офицеров, те испугались, но путь им перекрыл Максим. — Прикажите… — просипел он; горло, отвыкшее от разговора, очень болело, — прикажите им остановиться. Солдаты, сопя, неслись по залу, а ствол смотрел прямо в глаза. — Стоять! И Измененные остановились. Они ждали следующего приказа. А Максим отбросил пистолет — в его обойме оставался всего один патрон. — Какая недальновидность, — прохрипел он и ушел.

* * *