Повесть о государевом слонопасе

Фариз тоже думал. Никиту он не боялся: если сразу не убил, то и теперь не убьёт. А вот, как объяснить русскому царю, почему он не уберёг ценный подарок. И что Алексей Михайлович ещё напишет по этому случаю шаху. Может оказаться, что из-за несчастного животного испортятся межгосударственные отношения. Не дай бог, ещё война начнётся. И по более мелким поводам между государями конфликты случались. А тут всё-таки целый слон – предмет очень даже крупный и заметный.

В отличие от мужчин Лиза думала мало. Она покорно ждала и тихо надеялась на скорую развязку. Но дни тянулись скучно и медленно. Никита каждый вечер возвращался домой поздно, быстро ужинал, неласково бурчал себе под нос о проблемах на работе и заваливался спать. Подруга, информированная о всех делах, происходящих на пять вёрст вокруг Красной площади, рассказала, что слон заболел и не сегодня-завтра сам околеет без посторонней помощи. И тогда уж, наконец, свершится задуманное – откроется дорога к светлой новой жизни, и всем будет хорошо. Кроме Никиты, конечно. Да и он, как видится, скорее всего не пострадает.

Но неожиданно, как это обычно и бывает на Руси, произошли несколько событий, которые изменили планы героев нашей истории.

Первое событие случилось непосредственно в царском дворце.

Придворный лекарь – англичанин Самюэль Коллинз получил из Лондона письмо, содержание которого он сообщил государю лично во время утреннего осмотра. В послании говорилось, что в английской столице началась эпидемия бубонной чумы. Масштаб заболеваний значительно меньше, чем был во время эпидемии «чёрной смерти», почти за триста лет до этого, но тоже весьма значительный. Городские власти организовали по этому поводу специальную санитарную службу. Когда кто-нибудь умирал, били в колокол, и на этот скорбный звук приходил специально обученный чиновник – «искатель смерти». Он осматривал труп и определял причину. Если фиксировалась смерть от чумы, то дом вместе со всеми обитателями закрывался на 40-дневный карантин, а у дверей выставлялся караул, который следил, чтобы люди не разбегались раньше срока. На стене заразного дома рисовали красный крест и делали надпись «Господи, помилуй нас».

Как водится, с принятием социальных ограничений начала процветать коррупция. Для «искателей смерти» это было самое доходное время: за небольшое вознаграждение они фиксировали вместо чумы другую причину смерти, и эпидемия свободно распространялась по городским трущобам. К тому же, малограмотный народ считал причиной смертельной болезни не каких-то маленьких блох или переносящих их крыс – с ними они давно уже свыклись и научились жить в близком соседстве, – а иные, неведомые силы.

Шибко умные говорили про ядовитые испарения земли, необычную погоду и заболевания домашней скотины. Но им мало кто верил. Большая часть лондонских обывателей не сомневалась, что причиной страшной напасти является комета, появившаяся в осеннем небе и висевшая там до января 1965 года. А шибко глазастые разглядели даже мелкие подробности: сияющее в ночной вышине чудовище имело змеиное тело и голову орла, на шее у него висел полумесяц, а на спине блестела огромная морская раковина с семью кровавыми звёздами.

Комету видели все, и версия о её главном участии в появлении страшной болезни была наиболее популярной.

Наблюдали страшную комету и жители русской столицы. К счастью чума до них, по причине установления холодной погоды, не добралась, но всякие разные страшные слухи по городу начали расползаться. Москвичи говорили о войне, вспомнили монголо-татарское иго и ожидали появления из сибирских степей нового Мамая или Батыя. Подмосковные крестьяне опасались холодной бесснежной зимы, неурожая озимых и голода. Особо нервные граждане принялись скупать соль, муку и овёс (спички и керосин в те далёкие времена ещё не изобрели). Цены на рынке подскочили, но продержались не более двух-трёх дней. Тема предстоящего дефицита продуктов питания не прижилась: урожай в конце лета был собран неплохой, и кое-какие запасы на чёрный день в амбарах и погребах имелись.

Комета продолжала висеть в ночном небе, но ничего ужасного не происходило. В общественной жизни столицы возникло короткое затишье, которое своей неопределённостью ещё больше взволновало беспокойные сердца московских обывателей. А, как известно, если возникает спрос, то обязательно появится и предложение.

Временный информационно-слуховой вакуум заполнил мало кому до того известный Маркел – обычный юродивый, побирающийся на ступенях Покровского собора. Это место ещё со времён Василия Блаженного почиталось русскими людьми, как наиболее правдивое средство массовой информации. Потому и слова, брошенные в толпу юродивым, были восприняты коренными жителями и гостями столицы не как бред сумасшедшего, а как разумная гипотеза, требующая внимательного осмысления и публичного обсуждения.