Повесть о граффах

Ирвелин отвернулась от иллюзиониста и уставилась на низкого граффа, исполняющего в центре зала чечетку. Ноги граффа заплетались, он пару раз споткнулся, но усердия в нем только прибавлялось. Ирвелин чувствовала обиду. Обиду того сорта, при которой даже не понимаешь, на кого и на что обижаешься. Рыжая макушка Клима замелькала у боковых столиков. Против воли Ирвелин стала следить за ним, будто таким образом пыталась выяснить, прав был Филипп или нет.

Скоро к ним подошел Август, и Ирвелин с радостью отошла от Филиппа и вернулась за рояль. Как было приятно запустить пальцы в синхронный бег по клавишам и отвлечься от странного разговора, что случился сейчас.

Танцы в «Вилья-Марципана» продолжались до десяти вечера. Когда уставшие и счастливые гости начали расходиться, Тетушка Люсия вышла в зал и стала руководить возвращением столов на прежние места, ей вызвались помогать трое гостей-штурвалов и Клим. Ирвелин начала снимать ноты с пюпитра, когда к ней подошел Август.

– Блестящая игра!

– Спасибо, Август.

– По какому поводу траур?

Ирвелин приподняла брови.

– Ну, – прибавил Август, – ты грустная, Ирвелин. Это видно.

– Я не грустная. Устала. Вот и все.

Во многом это было правдой. Она уже давно не играла так долго и с такой отдачей. Август перестал лезть к ней в душу (за что Ирвелин была ему благодарна), но с места не сдвинулся.

Последние гости вышли из кофейни. Ирвелин закончила со сборами и повернулась к залу. Тетушка Люсия прибиралась за стойкой, Клим ушел на кухню, а у окна в одиночестве стоял Филипп и буравил взглядом Августа.

– Вы домой? – спросила она у левитанта, который продолжал стоять возле нее.

Август не ответил. Он с лукавством ей подмигнул, а после неожиданно крикнул:

– Мира! Можешь выходить!

Растерявшись (хотя с чего бы, давно пора привыкнуть к выходкам Августа), Ирвелин начала искать взглядом Миру. В зале ее не было, но тут кухонная дверь чуть скрипнула, и из нее показалась румяная после танцев блондинка. В руках она несла большой белоснежный торт, украшенный леденцами и эустомами, а в его середине горела свеча. Крохотное пламя колыхалось от приближающихся шагов Миры.

– С днем рождения, Ирвелин! – крикнул Август во все горло. Он захлопал, и его инициативу поддержали Филипп и Тетушка Люсия, которая наблюдала за ними издалека с обычным прохладным выражением.

Мира опустила торт на круглый стол рядом с Ирвелин и затараторила:

– Я сама его испекла. Моя старшая сестра – кондитер, и она поделилась со мной рецептом. Там карамель, сырный крем, бисквит. Правда, бисквит немного подгорел, моя духовка ни на что не годится… Леденцы купила на Скользком бульваре, а вот этот в форме скрипичного ключа. С днем рождения!

Не ожидая от своего дня ничего знаменательного, Ирвелин стояла пораженная.

– Откуда вы узнали? Я же не говорила…

– А вот и говорила! Когда мы были у тебя в гостях, – радостно сказал Август, потирая руки. – Итак, Ирвелин! Время загадывать желание и задувать свечу.

Ирвелин посмотрела на горсть рыжего пламени и задумалась.

Она вновь жила в Граффеории, зарабатывала игрой на рояле. Теперь, после событий этой осени, она по праву могла считать себя настоящим отражателем. Белый аурум вернулся в распоряжение королевства. Вокруг нее стояли граффы, которые стали ей по-настоящему дороги, даже к Тетушке Люсии с ее вечно беспрекословным тоном Ирвелин успела проникнуться. У нее есть любимые родители…

Тут взгляд Ирвелин прошелся по иллюзионисту. Он смотрел на торт и вполголоса уточнял у Миры название эустом. Потом она подумала об отце и его жгучем желании вернуться в Граффеорию. И ее желание было готово. Она нагнулась к торту и задула праздничную свечу.

* * *

Он шел по раскиданному наобум гравию. Его душу снедало нетерпение. Он боролся с позывом ускориться, ведь бег в его положении недопустим. Скорость должна оправдывать себя, а неоправданная скорость – признак слабоволия. А потому он только шел, с каждым шагом ощущая, как нетерпение покрывает его левую ладонь липким потом.

Когда он вошел в парадную комнату, в ней было темно. Он прошел по ней, не тратя времени на свет, по памяти открыл следующую дверь и замер на пороге. Запах гари заполонил его нос и горло. Несколько знакомых лиц обратились к нему. Он кивнул им в знак приветствия и прошел по комнате до ее середины. Там, на холодном полу, на коленях сидела новенькая. Заплаты на ее комбинезоне наглядно говорили о бедности, но ему было на это глубоко наплевать. Он поприветствовал и ее, а после – присел рядом.

Возле новенькой лежала фарфоровая кукла. По виду она была вполне обыкновенной, но он знал, что зрение – главный предатель среди чувств, способный разглядеть лишь притворство. Он коснулся руки куклы, настолько тонкой, что при желании ее можно было бы обхватить и пальцем.