Повесть о храбром зайце (СИ)

Вырвали растения — тонконоги, овсецы и прочие. Сделали подкоп в указанном волком месте. Показалась щель — длинная, в метр. Из под щели стали тянуть канат. За канатом поднялась плита, открылся ход в землянку.

Волкявичюс: Вот он, секрретный мой объект! Щас, рраскопаем вентиляцию, рразгоним шалупонь всякую и чего-нибудь… перрекусим, ка? Норри яу вальгит?

Заяц: Норю! А какая «шалупонь» то? Ты про кого?

Волкявичюс: Жучки всякие. Воррэй! Тут и ядовитые бывают. Надолго тут… не задеррржимся!

Заяц: Тем лучше.

Волкявичюс: Ты главное место запомни! Место!

Заяц: Да запомню, запомню!

На «секретный объект» свой волк зайца не пустил. Лазил сам раз 5–6, каждый раз вытаскивал какие-то запыленные мешки набитые плотно то ли землёй, то ли картошкой. Заяц помогал на лестнице, раскладывал добро неподалёку. Непривыкший к труду, надорвал спину.

Волкявичюс: Эх, ты! А всё туда же! Только бегать умеете, ка?!

Заяц: Я всё умею!

Волкявичюс: Ну конечно, айшку, айшку! Сиди уже, отдыхай. Скорро пойдём!

Волкявичюс в последний раз спустился в землянку. Спустился и затих. Как буд-то по тайному ходу ушёл, забыл про зайца.

Заяц: Эй, волк! Ты где там?! Помочь с чем? (Волк не отвечал.) Нет? Ау!

Ни звука, ни духа, как говорили в старину. Делать нечего. Полез за волком. Спустился, осмотрелся, хватаясь за канат на стене, продолжил спуск по всё сужающейся норе. Нора сужалась и сужалась. Уже не видно ничего — мрак подземный. Ветра неслышно, но где-то капает вода.

Нора опять расходилась, вырастала в ширину. В стенках корни и гады, на полу неплотно сложенные доски. Впереди виднеется тусклый свет. Как свечка за стеной бумажной. Вдруг свет пропадает — свечку загораживает волк.

Волкявичюс: Э! Что не сидится, ка?!

Заяц: Что не отзываешься?

Волкявичюс: Химичю. Почти всё, туой бусю. Давай уходи назад — тут воздуха и так нет! Мирсим чя карту!

Заяц: Помочь с чем?

Волкявичюс: Нет. Но! Погоди. Палаук!

Заяц ждал, пока волк копошился в груде какого-то металла (судя по звукам). Бросал, стучал, всё приговаривал «не тас» и «не та». Наконец прозвучало «О». Нашёл! Опять загородил свечку и просунул найденный предмет зайцу. По отсвету заяц догадался, что это лук. «А этот мешок, значит, колчан».

Волкявичюс: Вот он дедовский, длинный! Герряу гивяниме не рраси! Из 2-ух видов дрревесины! Кажется, лиственница и беррёзка наша. То есть это… ваша. Хватай, ползи наверрх! Не завали мне тоннель! Давай, гррейтай!

Заяц: Спасибо! Ачю! Но не слишком ли…. Не слишком ли ценный подарок?!

Волкявичюс: Подаррок?! Дована?! Это не подаррок, Зайцевей! Это орружие. Ты им будешь убивать. И бррать на себя ответственность за это! Ползи давай, гррейтай, гррейтай!

Заяц взял лук и колчан со стрелами, пополз наверх. Он не видел своего оружия в темноте, но чувствовал его как продолжение лап и мыслей. «Вот оно! Вот оно чувство оружия, вот оно в лапах моих! Как легко мне было без него секунду назад! Какое-то детское чувство, давно забытое… воздушная безпечность, философия на пустом месте, а теперь… Он прав! Ответственность берёшь с оружием, и чувствуешь тяжесть каждой стрелы. Не взял бы, если б не чувствовал.

Скольких? Скольких безумцев, вставших у меня на пути, придётся ещё убить? Неужели нельзя по-другому, лес? Неужели нет такого способа? Оставить оружие навсегда, и взглядом одним побеждать в войнах! Такой силы страх вселять, что б разбегались как жучки из под бревна сухого! Через какой же ад должно пройти существо живое, чтобы так его боялись?! И будет ли оно живым после ада своего?! Нет! О нет, ад, если есть он, не для этого. Пройдя через муки адские, никого оно не напугает. Наоборот, любить захочет, как никогда до ада не любило. Но хватит ли любви такой, чтобы войну остановить? Ведь ненавидящий любви боится — она его ничтожит! Ему б убить любовь совсем! И всё позволить! Тогда уж можно начинать любые войны!»

«Неужели?!»

Заяц испугался своего озарения. Быстро пополз по тоннелю, пропрыгал лестницу, чтобы скорей — скорей — скорей увидеть свет. Страшная мысль посетила его:

«А что если раздолье — это подготовка к большой войне?! Весь мир лбами столкнуть, и пусть они рвут друг друга! При чём тут революции?! Дать максимум свобод! Распустить всё, что распускается! Распущенное отпустить на ветер! Пусть падает и бьётся! Убить родину! Убить семью! Убить брак! Искусства, историю, науки — музеи спалить! Убить любовь! Любые её формы убить! Как концепт убить. Как идею. Как дисциплину, как институт, как слово даже! И вот тогда! Тогда кровавые волки поведут овец своих на убой! Тогда с ними можно делать всё, что угодно! Ещё вчера разумные существа будут уничтожать друг друга сладострастно! Как буд-то и быть не может ничего достойней в ихней жизни, чем убийство! Половина станет жертвами, другая половина — палачами. Половина палачей станет жертвами, другая — палачами палачей. Последний же убьёт себя в припадке. Всё! Всё! Раз, два, три, и нет разумной жизни на земле.