Повесть о моем друге

P. S. Черкни пару строк — смерть как люблю получать письма».

Я отложил письмо в сторону с ощущением, что мир ужасно тесен. Ксендз Купш! И мне довелось встречаться с ним, но совсем в других обстоятельствах.

…На нашей территории с помощью советского командования польские патриоты формировали свою знаменитую первую национальную дивизию имени Костюшко. Позднее ей суждено было превратиться в армию, ставшую после победы над гитлеризмом основой вооруженных сил Польской Народной Республики. Красной Армии самой требовалось и оружие, и обмундирование. Но мы отдавали польским товарищам все самое первоклассное и в том количестве, в каком требовалось.

Дивизия проходила уже специальную подготовку, когда возникла совершенно неожиданная проблема. Поскольку в едином порыве объединились люди разных возрастов и взглядов, то оказалось, что требуется ни много ни мало, как дивизионный ксендз. Я уже сейчас не помню, как эта информация попала к Сталину, но в ЦШПД получили задание найти польским товарищам ксендза. Мы по своим каналам дали команду партизанским соединениям, действовавшим в западных землях Белоруссии, срочно переправить одного из ксендзов в Москву.

Партизанские руководители привыкли ко всяким заданиям, но к этому отнеслись, видимо, не совсем серьезно, дескать, ксендз обождет, — есть дела и поважней! А если очень нужен, пришлют еще один специальный самолет. Из партизанских соединений прилетали машины с ранеными — ксендза не было.

После настоятельного повторения приказа наконец ксендза нашли. Сергей попросил меня встретить его. Кое-что о ксендзе нам уже сообщили, и я с любопытством ждал гостя. Было известно, что в последнее время он находился в партизанском отряде, но не воевал, а работал зубным врачом.

Я приехал на аэродром. Из самолета вышел растерянный человек в одежде священнослужителя, изрядно потрепанной у партизанских костров. Купш очень волновался. Зачем его привезли в Москву? Что с ним будет? Добротный номер в гостинице «Москва» его несколько успокоил, а когда я сказал, что остальное объяснят его земляки-поляки, ксендз совсем воспрял духом.

Правда, отправлять его в дивизию в том наряде, в котором он прибыл из немецкого тыла, было нельзя. Помог случай. Докладывая Сталину, Пономаренко сказал о трудности приобретения одежды для ксендза. Проблема была решена быстро. Через два дня одетый с иголочки Купш с неразлучным зубоврачебным инструментом отбыл в дивизию.

Потом я несколько раз слышал его зажигательные выступления на антифашистских митингах в Колонном зале, больше походившие на пламенные речи агитатора, чем на проповеди священнослужителя. Характер у него был бойцовский. Поэтому меня не очень удивило сообщение Сергея о том, что Купш одним из первых ринулся форсировать Вислу. Спустя много лет, будучи в Польше, я пытался разыскать ксендза, но узнал, что он погиб где-то в Гданьском воеводстве.

Тогда же, в дни, предшествующие освобождению Варшавы, я был отправлен из Минска на Вислу, в разрушенную, затемненную Прагу с заданием в штаб Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. (Вспоминая сейчас Константина Константиновича, с которым жизнь неоднократно сводила меня и на фронте, и в послевоенные годы, я невольно возвращаюсь к тем далеким дням 1926 года, когда Сергей Антонов привез нас в Москву и мы узнали о безвременной кончине пламенного рыцаря революции Феликса Эдмундовича Дзержинского. Маршал Рокоссовский, как и первый председатель ВЧК, был поляком. Оба эти коммуниста отдали свои жизни русской революции и первому в истории человечества братскому союзу советских республик; они были ленинцами, до последней капли крови ленинцами; они были, есть и навсегда останутся нашей гордостью.)

…Пепельные от бессонницы лица штабистов, быстрый писк зуммеров, прерываемый глухими раскатами артиллерийской канонады. Здесь, в штабе, планировалась операция по освобождению столицы братской Польши.

В отделе, который занимался связями частей Красной Армии с нашими побратимами — соединениями Войска Польского, с партизанами из Армии Людовой и Батальонов хлопских, мне сказали, что Антонова «зацепило» — во время артобстрела осколок задел предплечье, — но в медсанбат Сергей не пошел.

— А где он сейчас? — спросил я.

— Подлечился чуток и был заброшен в гитлеровский тыл, в те польские партизанские соединения, которые ведут бои. Им ведь там нелегко!

* * *

Чего только не предпринимали фашисты на оккупированной территории, чтобы задушить пламя партизанской войны! Сжигали целые деревни вместе с жителями, вешали и расстреливали любого заподозренного в связи с народными мстителями, даже старух и подростков; сулили многотысячные премии за головы командиров отрядов и бригад; засылали в леса провокаторов и предателей. Но с каждым днем партизанское движение, как негасимое пламя, крепло и разгоралось.

Только наиболее дальновидные из гитлеровских главарей понимали, что этот враг — партизанский народ — непобедим. Непобедим потому, что на борьбу с оккупантами поднялись все люди нашей страны и многих государств Европы.