Повесть о Морфи

Этот сеанс проводился «взрячую» и игрался всего лишь на пяти досках. Но что это были за доски! В сеансе против Пола играли все сильнейшие шахматисты Лондона, мастера с международными именами. Вот кто играл в этом сеансе одновременной игры: Левенталь, де Ривьер, Боден, Бэрд и Барнс.

Пол выиграл у Бэрда и своего друга де Ривьера, сделал ничьи с Левенталем и Боденом и проиграл только одну партию — своему старому противнику Барнсу. И эта неповторимая победа не была оценена по достоинству, прошла почти незамеченной.

Пол собирался уезжать немедленно, но задержал его снова Иоганн Левенталь. Он работал над книгой, в которую должны были войти все лучшие партии Пола, сыгранные им в Европе.

Левенталь хотел согласовать и разрешить с Полом множество сомнительных и спорных вариантов в примечаниях, и Пол охотно согласился помочь ему.

Им помогал де Ривьер, и трое друзей провели неделю в беспрерывном и напряжённом шахматном анализе, пока все вопросы не были исчерпаны и урегулированы.

Работа как раз закончилась, когда постучал коридорный и попросил мистера Пола Морфи выйти в холл.

— Кто меня ждёт? — спросил недовольно Пол, выходя из номера.

— Это я, Пол — ответила долговязая фигура.

— Вы, Джон? — нахмурился Пол. Он узнал эти прилизанные бачки, длинный маслянистый нос и угодливую коммерческую улыбку.

Это был Джон Сибрандт, муж его старшей сестры Мальвины, которого Пол всегда терпеть не мог. Но Джон Сибрандт был здесь, с этим приходилось считаться.

— Что-нибудь случилось дома, Джон? — спросил Пол, побледнев. Как мог он быть таким легкомысленным, как мог позабыть всё на свете? Какое это свинство с его стороны!

— О нет, всё благополучно! — небрежно ответил Сибрандт. — У меня оказались кое-какие дела в Европе, Пол, а вы так долго не давали о себе знать… Миссис Тельсид просила меня разыскать вас и напомнить о своём существовании.

— И вы разыскали меня с большим трудом, Джон! — сказал Пол насмешливо. — Когда вы едете?

— У меня каюта на «Мавритании», она отходит послезавтра. Если вам угодно, мы можем ехать вместе.

Пол нахмурился. Как сказать Сибрандту, что деньги у него давно кончились, что он должен всем кругом и отчаянно ждёт денежного перевода из Нового Орлеана? Нет, всё что угодно, только не это! И он сказал со всей возможной непринуждённостью:

— Не стоит затруднять вас, Джон. Мне придётся пробыть в Лондоне ещё три или четыре дня, но даю вам слово, что я уеду на будущей неделе. Вас это устраивает, Джон?

— Вполне, Пол. Может быть, вам нужны деньги?

— Нисколько. Денег у меня вполне достаточно. Желаю вам, Джон, счастливого пути. Поцелуйте маму и скажите ей, что я еду за вами следом.

— Отлично, Пол. Счастливой дороги! — И Сибрандт ушёл.

К счастью, денежный перевод пришёл на следующий день, и Пол немедленно заказал каюту на «Олимпике», отходившем из Ливерпуля через два дня, 30 апреля.

Пол уплатил все долги и заказал своему портному ещё полдюжины модных одеяний — туалеты положительно становились его страстью.

Пришёл час прощания с Фредом Эджем. Пол никогда не обманывался на его счёт, он считал Эджа карьеристом и себялюбцем, льстецом и интриганом, способным на всё ради выгодной газетной сенсации.

Возможно, так оно и было, Эдж и сам считал себя таким.

Однако длительное и тесное общение с Полом смягчило и изменило его. Он с удивлением увидел, что глубоко привязался к юноше и не хочет его терять. Эдж был старше Пола лет на семь, ему подходило под тридцать и обуревавшие его чувства удивительно походили на отцовские…

— Я напишу о вас книгу, мистер Морфи, и клянусь вам богом, что напишу всё, как есть! — буркнул Эдж на прощание.

И Эдж сдержал своё слово.

Поезд в Ливерпуль отходил поздно, а вечером члены лондонских клубов устроили в честь отъезжавшего гостя званый обед.

Был тёплый, весенний вечер, точно перенесённый сюда с тернеровского пейзажа. Солнце ещё светило, Пол видел в окно аккуратно подстриженный парк. Лондонский воздух внезапно показался ему солоноватым и влажным, напомнил зелёные воды Атлантики.

Мысленно Пол уже покинул эту страну, он ехал домой.

Механически выслушивал он бесконечные спичи, восхвалявшие его игру вслепую. Почему люди так любят говорить о том, чего не понимают? Сколько раз пояснял он, что игра вслепую — не более чем мнемонический трюк, что она не имеет ничего общего с глубиной шахматного мышления. И вот опять его называли гением и чемпионом, а ссылались всё на ту же опротивевшую ему игру вслепую. Почему все эти ораторы не говорят ни слова о том, как от него спрятали лукавого Стаунтона, как его отправляют домой при невыполненной главной задаче?

Пол с трудом заставил себя молчать об этом, он поднимался и отвечал на спичи коротко и сухо. Язвительная улыбка Эджа радовала его, он понимал, что говорит правильно.