Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи. Записки из беседки над прудом (сборник)

– Нет, я должен отомстить мачехе! – ответил Митиёри.

– Забудь о мести! В чем виновата девушка?

– О, у тебя мягкое, отходчивое сердце. Ты не способна помнить зло, – воскликнул он. – Оттого мне так легко с тобой!

Сваха должным образом известила тюнагона, что ей удалось получить согласие жениха на скорую свадьбу. По этому поводу в доме была большая радость. Начались спешные приготовления к торжеству, и мачеха скоро пожалела, что больше нет Отикубо, которой можно было поручить какую угодно работу, и все бывало готово к сроку, как по волшебству.

«Ах, милостивый Будда, если она еще в живых, сделай так, чтобы Отикубо вернулась к нам!» – молилась в душе мачеха. А когда ее любимый зять куродо начал ворчать, что не наденет новой одежды, потому что ему не нравится, как она сшита, Госпожа из северных покоев и совсем голову потеряла. Она повсюду искала хорошую мастерицу-швею, но найти такую оказалось непросто.

– Надо сыграть свадьбу как можно скорее. Пока жених не передумал… – тревожился тюнагон и тоже торопил приготовления к свадьбе.

* * *

Брачное торжество было назначено на пятый день двенадцатого месяца, но одиннадцатый месяц еще не пришел к концу, как в доме уже воцарилась предсвадебная суматоха.

– А кто избранник? – спросил младший зять куродо у своей жены.

– Сын главного начальника Левой гвардии. Кажется, он и сам в немалом чине… – ответила Саннокими.

– О, это блестящая партия! А если я смогу встречаться с ним здесь, это послужит мне на пользу… – одобрительно сказал куродо. У мачехи голова кругом пошла от гордости. Митиёри так сильно ненавидел мачеху, что задумал причинить ей самое большое горе, какое только сможет, и потому дал для вида согласие на этот брак с тем, чтобы осуществить свой тайный замысел.

Прошло всего дней десять после бегства Отикубо, а во дворце Нидзёдоно уже стало людно и оживленно. В нем появилось много новых слуг и служанок.

Акоги была поставлена во главе женской свиты, как старшая, и получила новое имя – Эмон [1] . Миниатюрного сложения, хорошенькая и еще совсем молодая, она весело хлопотала по дому, поспевая всюду. Не удивительно, что как господин, так и госпожа дарили ее особым почетом и любовью.

Однажды, когда Митиёри пришел навестить свою мать, она спросила его:

– Правду ли люди говорят, будто ты поселил в нашем дворце Нидзёдоно близкую твоему сердцу особу? Но если так, то зачем же ты дал согласие на брак с дочерью тюнагона?

– Я собирался сказать вам об этом заранее и привести к вам мою молодую жену, чтобы вы могли с ней познакомиться, но в Нидзёдоно никто не живет, и я позволил себе поселить ее там на некоторое время без вашего на то соизволения. Вы спрашиваете меня, зачем я посватался к дочери тюнагона? Но, как я слышал, тюнагон сам всю жизнь придерживался того мнения, что одной законной женой мужчине не обойтись, – засмеялся Митиёри. – Как приятно будет нам по-родственному беседовать о наших милых подругах.

– Ах, ах, слушать противно! Поверь мне, иметь много жен доставляет одни хлопоты и неприятности. Ты будешь очень несчастлив. Если тебе пришлась по сердцу твоя возлюбленная, не бери себе другой жены. Я хочу с ней встретиться как можно скорее.

После этого разговора мать Митиёри послала великолепные подарки своей невестке и обменялась с ней письмами.

– Жена твоя, сразу видно, из хорошей семьи. У нее прекрасный слог, изящный почерк. Каких родителей она дочь? Держись ее крепко, мой сын, не меняй на другую. У меня ведь самой есть дочери, я знаю, как болит родительское сердце… – стала усовещивать своего сына матушка Митиёри.

Она была женщина добрейшей души, очень моложавая и красивая.

Митиёри только посмеивался:

– Жену свою я бросать не собираюсь, не бойтесь, но хочу взять еще и другую в придачу к ней.

Мать не выдержала и засмеялась тоже:

– Нет, это возмутительно, бессовестный ты ветреник!

* * *

Настал последний месяц года.

– На послезавтра назначена твоя свадьба. Знаешь ли ты об этом? – спросила у Митиёри его матушка, очень жалевшая Отикубо.

– Как же, помню. Не премину явиться, – ответил Митиёри, а сам в душе думал: «Будет им веселая свадьба!»

Дядя его с материнской стороны в прежнее время был начальником ведомства торжеств и церемоний, но заслужил в свете славу вздорного глупца, так что никто не хотел водить с ним знакомства. У него был старший сын, известный под именем хёбу-но сё, отъявленный дурак, каких мало.

Митиёри наведался к нему в гости.

– Что, хёбу-но сё дома? – спросил он у его отца.

– Сидит отшельником у себя в комнате. Он ведь носа никуда не кажет. Говорит, что люди над ним смеются… Вот бы вы, молодые люди, научили моего сына обходительности и светским манерам, чтобы он не чуждался общества. Я в его годы был в точности таким. Сын мой очень чувствителен к насмешкам. Если бы он приучил себя переносить их спокойно, то мог бы служить хоть во дворце самого государя.

– Я его не оставлю, положитесь на меня, – успокоил Митиёри старика и прошел в комнату своего двоюродного брата.

Тот еще не вставал с постели. Вид у него был достаточно смехотворный и нелепый.