Повесть о Сонечке

(Графиня де Сегюр - большая писательница, имевшая глупость вообразить себя бабушкой и писать только для детей. Прошу обратить внимание на ее сказки ?Nouveaux Contes de F?es? (Biblioth?que Rose)20 - лучшее и наименее известное из всего ею написанного - сказки совершенно-исключительные, потому что совершенно единоличные (без ни единого заимствования хотя бы из народных сказок). Сказки, которым я верна уже четвертый десяток, сказки, которые я уже здесь в Париже четырежды дарила и трижды сохранила, ибо увидеть их в витрине для меня - неизбежно - купить).

========

Два завершительных слова о Вахтанге Левановиче Мчеделове - чтобы не было несправедливости. Он глубоко любил стихи и был мне настоящим другом и настоящей человечности человеком, и я бесконечно предпочитала его блистательному Вахтангову (Сонечкиному ?Евгению Багратионычу?), от которого на меня веяло и даже дуло - холодом головы: того, что обыватель называет ?фантазией?. Холодом и бесплодием самого слова ?фантазия?. (Театрально я, может быть, ошибаюсь, человечески - нет.) И если Вахтанг Леванович чего-нибудь для моей Сонечки не смог, потому что это что было все, то есть полное его самоуничтожение, всеуничтожение, небытие, любовь. То есть, общественно вопиющая несправедливость. Вахтанг Леванович бесспорно был лучше меня, но я Сонечку любила больше. Вахтанг Леванович больше любил Театр, я больше любила Сонечку. А почему не дал ей ?хотя бы самого маленького, самого пятого? - да может быть и черти то были не настоящие, а аллегорические, то есть не черти вовсе? (Сомнительно, чтобы на сцене, четыре действия сряду - четыре хвостатых.) Я этой пьесы не знаю, мнится мне - из циркового романа Германа Банга ?Четыре черта?. Мне только было обидно за слово. И слезы.

========

Нет, мою Сонечку не любили. Женщины - за красоту, мужчины - за ум, актеры (m?les et femelles21) - за дар, и те, и другие, и третьи - за особость: опасность особости.

Toutes les femmes la trouvent laide, Mais tous les hommes en sont foils...22

Первое - да (то есть как в стихах, как раз наоборот), второе - нет. Ее в самый расцвет ее красоты и дара и жара - ни один не любил, отзывались о ней с усмешкой... и опаской.

Для мужчин она была опасный... ребенок... Существо, а не женщина. Они не знали, как с ней... Не умели... (Ум у Сонечки никогда не ложился спать. ?Спи, глазок, спи, другой...?, а третий - не спал.) Они все боялись, что она (когда слезами плачет!) над ними - смеется. Когда я вспоминаю, кого моей Сонечке предпочитали, какую фальшь, какую подделку, какую лже-женственность - от лже-Беатрич до лже-Кармен (не забудем, что мы в самом сердце фальши: театре).

К слову сказать, она гораздо больше была испаночка, чем англичаночка, и если я сказала, что в ней ничего не было национального, то чтобы оберечь ее от первого в ее случае напрашивающегося - малороссийского-национального, самого типичного-национального. Испански же женское лицо - самое ненациональное из национальных, представляющее наибольший простор для человеческого лица в его общности и единственности: от портрета - до аллегории, испанское женское лицо есть человеческое женское лицо во всех его возможностях страдания и страсти, есть - Сонечкино лицо.

Только - географическая испаночка, не оперная. Уличная испаночка, работница на сигарной фабрике. Заверти ее волчком посреди севильской площади - и станет - своя. Недаром я тогда же, ни о чем этом не думая, о чем сейчас пишу, сгоряча и сразу назвала ее в одних из первых стихов к ней: - Маленькая сигарера! И даже - ближе: Консуэла - или Кончита - Конча. Concha, - ведь это почти что Сонечка! ?О, да, Марина! Ой, нет, Марина! Конча, - ведь это: сейчас кончится, только еще короче!?

И недаром первое, что я о ней услышала - Инфанта. (От инфанты до сигареры - испанское женское лицо есть самое а-классовое лицо.)

Теперь, когда к нам Испания ближе, Испания придвинулась, а лже-Испания отодвинулась, когда мы каждый день видим мертвые и живые женские и детские лица, мы и на Сонечкино можем напасть: только искать надо - среди четырнадцатилетних. С поправкой - неповторимости.

Еще одно скажу: такие личики иногда расцветают в мещанстве. В русском мещанстве. Расцветали в русском мещанстве - в тургеневские времена. (Весь последний Тургенев - под их ударом.) Кисейная занавеска и за ней - огромные черные глаза. (?В кого уродилась? Вся родня белая?.) Такие личики бывали у младших сестер - седьмой после шести, последней. ?У почтмейстера шесть дочерей, седьмая - красавица...?

На слободках... На задворках... На окраинах... Там, где концы с концами - расходятся.

Этому личику шли бы - сережки.

========