Поэтому Володину красоту на пороге первого раза я встретила, как данность, и уже больше ею не занималась, то есть поступила с ней совершенно так, как он - когда родился. Не мешая ему, она не мешала и мне, не смущая и не заполняя его, не смущала и меня, не заполняла и меня. Его красота между нами не стояла - и не сидела, как навязчивый ребенок, которого непременно нужно занять, унять, иначе от скуки спалит дом.
С самого начала скажу: ничего третьего между нами не было, была долгая голосовая диванная дорога друг к другу, немногим короче, чем от звезды до звезды, и был человек (я) перед совершенным видением статуи, и может быть и садилась я так далеко от него, чтобы лучше видеть, дать этой статуе лучше встать, создавая этим перспективу, которой с ним лишена была внутренне, и этой создаваемой физической перспективой заменяя ту, внутреннюю, которая у людей зовется будущее, а между мужчиной и женщиной есть - любовь.
Однажды я его, шутя, спросила:
- Володечка, а надоедают вам женщины с вашей красотой? Виснут?
Смущенно улыбаясь, прямым голосом: - М. И., на каждом молодом виснут. Особенно на актере. Волка бояться... А мне всех, всех женщин жаль. Особенно - не так уж молодых. Потому что мы все перед ними безмерно виноваты. Во всем виноваты.
- А - вы ?
- Я (честный взгляд), я стараюсь - исправить.
Дружил он, кроме меня, с одной их студийкой - с кавказской фамилией. Когда он ее очень уж хвалил, я шутя ревновала, немножко ее вышучивала, никогда не видав. И каждый раз: - Нет, нет, М. И., здесь смеяться нельзя. Даже - шутя. Потому что она - замечательный человек.
Неподдающийся, как скала.
- Она сестрой милосердия была в войну - тоном высшего признания - на войне была.
- А я - не была.
- Вам - не надо, вам - другое надо.
- Сидеть и писать стихи? О, я даже обижена!
- Нет, не: сидеть и писать стихи, а делать то, что вы делаете.
- А что я делаю?
- То, что сделали вы - со мной, и то, что со мной - еще сделаете.
- Володя, не надо?
- Не надо.
Однажды он мне ее привел. И - о, радость! - барышня оказалась некрасивая. Явно-некрасивая. Такая же ясно-некрасивая, как он - красивый. И эту некрасивую он, забалованный (бы) и залюбленный (бы), предпочитал всем, с ней сидел - когда не сидел со мной.
========
Попытка - исправить?
========
Володя приходил ко мне с рассказами - как с подарками, точно в ладони принесенными, до того - вещественными, донесенными до моего дома - моего именно, и клал он мне их в сердце - как в руку.
Помню один такой его рассказ об убитом в войну французском летчике. Разбитый аппарат, убитый человек. И вот, через какой-то срок - птица-победитель возвращается - снижается - и попирая землю вражды, победитель-немец - сбитому французу - венок.
Такими рассказами он меня поил и кормил в те долгие ночи.
Никогда - о театре, только раз, смеясь: - - М. И., вы ведь меня не заподозрите в тщеславии?
- Нет.
- Потому что очень уже замечательно сказано, вы - оцените. У нас есть уборщица в Студии, милая, молоденькая, и все меня ею дразнят - что в меня влюблена. Глупости, конечно, а просто я с ней шучу, болтаю, - молодая ведь, и так легко могла бы быть моей партнершей, а не уборщицей. У женщин ведь куда меньшую роль играют рождение, сословие. У них только два сословия: молодость - и старость. Так ведь? Ну, так она нынче говорит мне - я как раз разгримировался, вытираю лицо: ?Ах, Володечка Ав, какой вы жестокий красавец!? ?Что вы, Дуня, говорю, - какой я жестокий красавец? Это у нас 3ский - жестокий красавец.? - ?Нет, говорит, потому что у Юрия (Алексаныча) красота ангельская, городская, а у вас, Володечка, морская, военная, самая настоящая нестерпимая жестокая мужская еройская. У нас бы на деревне Юрия (Алексаныча) - засмеяли, а от вас, Володечка, три деревни все сразу бы в уме решились.?
Вот какой я (задумчиво) - ерой...
- ?Красота страшна, быть может...? А теперь, Володя, в рифму к вашему жестокому красавцу, я расскажу вам свою историю: