Повесть о Сонечке

Ирина, еще никогда не видавшая слез, во всяком случае - таких, бесцеремонно ловит их у Сонечки на глазах.

- Мок-рый... мок-рый... Газ-ки мок-рый...

- Да, мокрые, потому что это - слезы... Слезы. Но не повторяй, пожалуйста, этого тебе знать не надо.

- Барышня Софья Евгеньевна, нам на вокзал пора, ведь мы с Ириной - пешие, за час не дойдем.

- Сейчас, няня, сейчас. Что бы ей еще такого сказать, чтобы она поняла? Да, няня, пусть она непременно молится Богу, каждое утро и каждый вечер, - просто так: - Спаси, Господи, и помилуй папу, маму, Алю, няню...

Ирина: - Галли-да`! Галли-да`!

- И Галлиду, потому что она ведь меня никогда Соней не звала, а я не хочу, чтобы она меня забыла, я ведь в жизни так не любила ребенка, как тебя. И Галлиду` (Бог уже будет знать!) Няня, не забудете?

- Что вы, Софья Евгеньевна, да Ирина сама напомнит, еще все уши мне Галлидо`й прожужжит...

Ирина, что-то понимая, с невероятным темпераментом: - Галлида`, Галлида`, Галлида`, Галлида`, Галлида`... (и уже явно дразнясь:) Даллига`, Даллига`, Даллига`...

- Бог с тобой, Ирина! до Бабы-Яги договоришься! - А говорите - забудет! Теперь всю дорогу не уймется. Ну, прощайтесь, Софья Евгеньевна, а то вправду опоздаем!

- Ну, прощай, моя девочка! Ручку... Другую ручку... Ножку... Другую ножку... Глазок... Другой глазок... Лобик - и всJ, потому что в губы целовать нельзя, и вы, няня, не давайте, скажите - барыня не велела - и всJ.

Ну, прощай моя девочка! (Трижды крестит.) Я за тебя тоже буду молиться. Поправляйся, возвращайся здоровая, красивая, румяная! Няня, берегите!

========

Тут же скажу, что Ирина свою Галлиду`, Галлида` свою Ирину больше никогда не увидела. Это было их последнее свидание, 7-го июня 1919 года.

Но около пяти месяцев спустя Ирина, оставленная Сонечкой двух лет трех месяцев, свою Галлиду` еще помнила, как видно из Алиной записи - в ноябре 1919 года.

?У нас есть одна знакомая, которой нет в Москве. Ее зовут Софьей Евгеньевной Голлидэй. Мы в глаза ее называем Сонечка, а за глаза Сонечка Голлидэй. Ирина ее взлюбила. Сонечка уезжала еще и раньше, а Ирина все помнила ее, и теперь еще говорит и поет: Галлида`! Галлида`!?

========

- Володечка, вы никогда не были в Марининой кухне?

- Нет, Софья Евгеньевна. Впрочем, раз, на Пасху.

- Господи, какой вы бедный! И никогда не видели Ирины?

- Не видел, Софья Евгеньевна. Впрочем, раз, тогда же - но она спала.

- Господи, как можно дружить с женщиной и не знать, сколько у ее ребенка зубов? Вы ведь не знаете, сколько у Ирины зубов?

- Не знаю, Софья Евгеньевна.

- Значит, это одна умственность, вы дружите с одной головой Марины. Господи, у кого это была одна голова?!

- У нас с вами, Софья Евгеньевна.

- Дурак! Я говорю: одна голова, без ничего... Ах, это у Руслана и Людмилы! - Как мне бы от такой дружбы было холодно! Ледяной Дом какой-то... О, насколько я счастливее, Володя! У меня и нижняя Марина, хрустальная, фонарная, под синим светом как под водою, потому что ведь это - морское дно, а все гости - чудовища! - и верхняя Марина, над плитой, над пшеном, с топором! с пропиленным коричневым подолом, который - вот - целую! - уважаемая, обожаемая! И ведь только эти две - Марина, эти все - Марина, потому что я вас, Марина, не вижу - только в замке, только на башне...

- В свободное от башни время я пасла бы баранов...

Володя:

- И слушали бы - голоса.

========

По Сонечкиному началу с Володей я отдаленно стала понимать, почему мужчины ее не любят. Всякое недопонимание, всякое противоречие, даже всякое хотя бы самое скромное собственное мнение неизменно вызывало у нее: дурак! Точно этот дурак у нее уже был заряжен и только ждал сигнала, которым служило - все. С ней нужно было терпение, незамечание - Володины терпение и незамечание.

========

Я всегда провожала ее вправо, в сторону Поварской, уходящая Сонечка для меня была светающая Поварская, белая улица без лавок, похожая на реку, - точно никакого влево у моего дома не было.

И только раз случилось иначе: была ночь, и меня вдруг осенило, что я еще не подарила Сонечке своего фонтана.

На совершенно пустой игрушечной лунной площади - днем - Собачьей, сейчас - Севильской, где только и было живого, что хоровод деревец, тонкой серебряной струечкой, двойным серебром: ушным и глазным, - сплошным...

- Фонтан, Марина?

- Маринин фонтан, Сонечка! Потому что в этом доме Пушкин читал Нащокину своего Годунова.

- Я не люблю Годунова. Я люблю - Дон-Жуана. О, какое здесь все круглое, круглое, круглое!

И - точно ветром отнесло - волной вынесло - как-то без участья ног - уже на середине площади.

И вот, подняв ручку на плечо невидимого и очень высокого танцора, доверчиво вложив ему в руку - левую, чуть откинув стан на его невидимую левую, чуть привстав на носках и этим восполняя отсутствие каблуков, овеваемая белым платьем и овевая меня им...

Она его, фонтан, именно обтанцовывала, и этот фонтан был - урна, это было обтанцовывание урны, обтанцовывание смерти...

Das M?dchen und der Tod7.

========