Повесть о старом Техасе (СИ)

— Что ты хотела сказать мне тогда, в ночь, когда с Генри случилось несчастье? — неожиданно спросил он.

— Это больше не имеет никакого значения, дон Морисио, — уверенно ответила Исидора.

— Да, я догадываюсь, — Морис слегка поежился от вечерней прохлады. — Знаешь, нам давно нужно было с тобой поговорить, а я все время откладывал этот разговор. Но теперь это и вправду не нужно ни мне, ни тебе.

— Почему не я?

— Прости, что? — переспросил ирландец.

— Я хотела задать вам этот вопрос тогда, — глаза Исидоры засверкали нездоровым блеском, а дыхание чуть сбилось от волнения.

— Потому что… — Морис долго не мог подобрать нужных слов. — Потому что это не любовь, Исидора. Что угодно, но не любовь. Ты ведь теперь сама знаешь, каково это — любить.

— Да, я знаю! Знаю, как никто!

— Видишь, значит, ты меня понимаешь.

— Только я не понимаю, почему вы до сих пор здесь? — вспылила Исидора.

— Я не могу ответить, потому что сам не знаю ответа, — горько усмехнулся Морис.

— Зачем вы мучаете меня, дон Морисио? — еле сдерживая слезы, проговорила мексиканка.

— Исидора, послушай же! — мустангер схватил ее за плечи и посмотрел прямо в глаза. — Именно для того, чтобы не мучить никого из нас, я хочу жить как можно дальше от Америки! Именно поэтому! Но Луиза не хочет этого понять, она выдвигает мне ультиматумы!

— Но я люблю Энрике, — напомнила Исидора, героически сохраняющая равнодушный вид под его обжигающим прикосновением. — А вам я безразлична, так какие могут быть у нас трудности?

— Это очень странно, Исидора, — Морис скользил взглядом по ее лицу, знойная красота которого в сумерках казалась ему еще более соблазнительной, — ты безразлична мне, когда ты далеко. Я точно знаю, что не люблю тебя. Я о тебе даже не думаю, не вспоминаю. Но не тогда, когда ты близко.

Девушка сжалась, как кролик, которого гипнотизирует удав, не в силах шевельнуться. Морис чуть склонился к ней. Она ощутила его горячее дыхание с легким запахом виски на своей коже. Мустангер медлил то ли в нерешительности, то ли в ожесточенной борьбе со своими демонами. Его губы почти соприкоснулись с губами Исидоры, когда оба отшатнулись друг от друга, будто ужаленные ядовитой змеей, и одновременно воскликнули:

— Нет!

Морис вскочил на коня и помчался прочь, ни разу не обернувшись. Исидора покачнулась и ухватилась за деревянную ограду, чтобы не упасть. Она все еще чувствовала на своем лице этот странный, терпкий запах некогда столь желанного мужчины.

Горько-сладкое наваждение схлынуло, и Исидора испытала глубокое отвращение к себе. Она всех ног бросилась в дом дяди, заперлась в своей спальне и зашторила окна, будто боялась чего-то, что может проникнуть в ее «крепость» извне. В полной темноте девушка зажгла свечу и опустилась на колени перед образом Девы Марии Гваделупской,{?}[Особо чтимый в Мексике образ Девы Марии. Также называется «Покровительницей обеих Америк».] вычитывая по памяти длинное молитвенное правило. Слова молитвы заглушали громкие, навязчивые и пугающие мысли, успокаивали душу, словно терзаемую когтями дикого зверя. Исидора горячо просила избавления от греховного чувства, то и дело напоминающего о себе — она считала себя не в праве идти под венец с любимым человеком до тех пор, пока образы прошлого вызывают такое волнение в ее сердце, и боялась, что это продлится всю жизнь.

Исидора хотела во всем повиниться перед женихом, рассказать о безобразной сцене у ограды конюшни, чтобы облегчить свою совесть. Ей было бы проще, если бы Генри разгневался, назвал ее недостойной, разорвал с ней на время всякие связи. Но Генри бы не сделал этого — Исидора будто видела перед глазами мягкие черты его лица, искаженные страшным горем, но от этого не ставшие злыми. Нет, она не имеет права причинять ему такой боли! Пусть постыдную тайну мексиканки примет на исповеди падре, а ее возлюбленному знать о так и не состоявшемся поцелуе невесты с мустангером совсем не нужно.

***

В последние дни Генри вставал очень рано, чуть ли не раньше чернокожих невольников. Молодой плантатор поздно ложился, а наутро успевал переделать кучу дел еще до завтрака, ужасно сожалея о том, что в сутках так мало часов. Таким образом он выкраивал как можно больше времени для встреч с невестой. Вудли добродушно посмеивался, глядя на сына, ведь у того впереди была целая жизнь, чтобы насладиться обществом любимой, а он ухватывался за каждую лишнюю минуту.

— Генри, что-то Луиза опаздывает к завтраку, — заметил Вудли, пробуя горячие вафли, испеченные по новому рецепту. — Постучись к ней и спроси, в чем дело — не больна ли она?

— Кажется, они с Морисом вчера повздорили, Луиза не в настроении еще с вечера, — поведал отцу Генри. — Она не захотела мне ни о чем рассказывать.

— Повздорили? — пришел в замешательство плантатор. — Боже, моя дочь совсем не в состоянии держать себя в руках. Я тоже не в восторге от идеи их с Морисом переезда за океан, но ведь все можно решить мирным путем, для чего ругаться? Молодежь вообще не умеет договариваться между собой, мне страшно за будущее нашего общества, сын. Ну а ты помирился с невестой?

— Мы не ссорились, отец.