Повесть о старых женщинах

Памяти

ДЭНИЕЛА ПОВИ

Городского советника этого города

Убиенного по приговору суда в 8 часов утра 8-го февраля 1888

«Грех, совершенный против него, тяжелее его грехов»

Вслед за оркестром шел с обнаженной головой пожилой приходский священник англиканской церкви в стихаре, надетом поверх пальто; его редкие седые волосы растрепал легкий ветерок, резвившийся в нежарких лучах солнца; скрестив руки, он прижимал к себе книгу с золотым обрезом. За ним следовали второй священник, церковные старосты и их помощники. А за ними, тяжело ступая по черной грязи и извиваясь, тянулась процессия, которой, казалось, нет конца, состоявшая из огромного множества лиц мужеского пола; все они были в трауре, и у всех, кроме господ более аристократического происхождения, к шляпам были приколоты траурные карточки. Фланеры, женщины и дети сгрудились на просыхающих тротуарах, а в окне, как раз напротив Констанции, красовались лица всех членов семьи хозяина «Солнечных погребов». В большой пивной зале буфетчик вытянул шею над деревянной перегородкой, которая обеспечивала посетителям покой и уединение. Процессия двигалась нескончаемой вереницей, то поднимаясь на вал Кинг-стрит, то исчезая за углом Площади св. Луки; время от времени мелькали священник англиканской церкви, пастор-диссентер, городской глашатай, кучка штейгеров или несколько стрелков добровольческого стрелкового корпуса. По мере удлинения процессии увеличивалась толпа зрителей. Потом послышались звуки другого оркестра, исполнявшего тот же марш из «Саула». Первый оркестр уже добрался до верхней части Площади, и на Кинг-стрит его почти не было слышно. Искристое сверкание траурных карточек, приколотых к шляпам, создавало на солнце причудливый образ невероятной серебристой змеи, плутающей по городу. Хвост змеи показался лишь через три четверти часа, к нему прилипла толпа чумазых мальчишек, заполнившая всю улицу.

— Я подойду к окну гостиной, мама, — сказал Сирил.

Она кивнула головой и на цыпочках вышла из спальной.

Площадь св. Луки превратилась в море шляп и траурных карточек. Большинство обитателей Площади вывесило приспущенные флаги, приспущенный флаг развевался и над находившейся в отдалении ратушей. Во всех окнах стояли зрители. В верхней части Площади оба оркестра соединились, а позади них на платформе, принадлежавшей Северной стаффордширской железной дороге, стоял одетый в белое священник англиканской Церкви и несколько фигур в черном. Священник говорил, но его слабый голос был слышен лишь тем, кто стоял близ платформы.

Таков был бурный протест Берсли против жестокой, по мнению города, несправедливости. Казнь Дэниела Пови вызвала в городе самое искреннее негодование. Эта казнь явилась не только выражением несправедливости, но и оскорблением, унизительной пощечиной. И самым худшим оказалось то, что вся остальная страна не проявила сочувственного отношения к этой истории. Более того, некоторые лондонские газеты, мимоходом освещая это событие, осудили нравственный облик и поведение Пяти Городов, заявив, что округ нарушил Десять заповедей. Это привело жителей Берсли в состояние ярости и способствовало бурному взрыву чувств, достигшему высшей точки на Площади св. Луки, которую заполнили люди с траурными карточками на шляпах. Вряд ли демонстрацию организовали заранее, она возникла стихийно в молитвенных домах и некоторых клубах. Демонстрация оказалась чрезвычайно успешной. На Площади находилось семь или восемь тысяч людей; досадно, что на это зрелище не удалось взглянуть всей Англии. После казни слона не произошло ничего, что так сильно потрясло бы Берсли. У Констанции, которая вскоре перешла из спальной в гостиную, мелькнула мысль, что смерть и похороны почтенного деда Сирила, хотя и были примечательным событием, не вызвали и десятой доли того волнения, какое она наблюдала сейчас. Но ведь Джон Бейнс никого не убивал.