Повесть о старых женщинах

И Софья почувствовала, что и ей самой следовало бы постыдиться и не слушать мадам Фуко. Но Софья не ощущала стыда. Все казалось таким обычным и естественным, и, кроме того, Софья была полна чувством превосходства над этой женщиной, лежащей на кровати. Четыре года назад в ресторане «Сильвен» невинная и наивная Софья робела и ужасалась, сидя рядом с роскошной куртизанкой, двигавшейся легко и свободно, надменно глядевшей по сторонам и с невозмутимым презрением взиравшей на мужчину, который за нее платил. Теперь же Софья чувствовала, что знает о человеческой природе все, что можно знать. У нее были не только молодость, красота и порядочность, но и знания — достаточно знаний, чтобы примирить ее с собственной бедой. У нее был пытливый ясный ум и чистая совесть. Она могла посмотреть в глаза любому и судить любого как светская женщина. Между тем у этой непристойной развалины, лежащей на кровати, не осталось ничего. Она не просто утратила свою лучезарную красоту, она стала отталкивающей. Видно, никогда не было у мадам Фуко ни здравого смысла, ни силы воли. В дни былого торжества она по глупости задирала нос. Она прожила годы в безделье, целыми днями слоняясь по душной квартире. И выходя вечерами в город, чтобы потрясти воображение простофиль; то и дело решая что-то сделать и не исполняя своих решений, то и дело изумляясь тому, что уже наступил вечер, то и дело отвлекаясь на самые бессмысленные пустяки. И вот она, женщина за сорок, корчится на голом полу потому, что двадцатипятилетний юнец (без сомнения, ничтожество и идиот) бросил ее, устроив ей смехотворную сцену с руганью и топаньем ногами. Она зависела от капризов молодого негодяя, но и этот осел отвернулся от нее с омерзением! «Боже! — подумала Софья. — Будь я на ее месте, я бы повела себя иначе. Я была бы богата. Я бы копила деньги, как последний скряга. Я бы в ее возрасте ни от кого не зависела. И если бы я не смогла продать себя дороже, чем эта несчастная, я бы утопилась».

Софья думала так и в тщеславном ожесточении, сознавая свои способности, молодость и силу, наполовину забыв собственное безумие и наполовину извиняя его своей неопытностью.

Софье хотелось обойти квартиру и переломать все красные абажуры. Ей хотелось хорошенько встряхнуть мадам Фуко и вернуть ей самоуважение и здравый смысл. Она почти не осуждала мадам Фуко за безнравственность. Разумеется, Софья не забыла о пропасти, отделяющей порядочную женщину от распутной, но мысль об этом была куда слабее, чем она сама ожидала. Про себя она называла мадам Фуко дурой, а не грешницей. С преждевременным цинизмом, который несколько не вязался с ее свежим, юным лицом, Софья думала о том, что ситуация в целом и отношение к ней были бы иными, если бы у мадам Фуко хватило ума скопить состояние, что и сделали, по словам Джеральда, некоторые ее конкурентки.

Но одновременно Софья не переставая думала о другом: «Мне не следует здесь оставаться. Тут и говорить не о чем: мне не следует здесь оставаться. Ширак сделал для меня то, что обязан был сделать. Но пора отсюда уезжать».

Мадам Фуко, напирая в основном на финансовую сторону дела, продолжала причитать слабым голосом, в котором слышались слезы. Кроме того, она не переставая извинялась за свою откровенность. Она прекратила всхлипывать и лежала лицом к стене, отвернувшись от Софьи, которая в нерешительности стояла у кровати, стыдясь слабости и беспомощности хозяйки.

— Не забудьте, — сказала Софья, раздраженная безнадежно мрачными картинами, которые рисовала мадам Фуко, — что я, по крайней мере, должна вам значительную сумму и только того и жду, чтобы вы указали мне точные размеры долга. Я ведь, кажется, уже дважды вас об этом спрашивала.

— Ах, вы же еще больны! — сказала мадам Фуко.

— Я достаточно здорова, чтобы расплатиться с долгами, — ответила Софья.

— Мне неприятно брать с вас деньги, — сказала мадам Фуко.

— Но почему же?

— Вам надо еще заплатить доктору.

— Прошу вас, не говорите так, — возразила Софья. — Деньги у меня есть, я за все могу расплатиться и расплачусь.