Повесть о суровом друге

Напротив через улицу стоял мой старенький дом с заколоченными крест-накрест окнами. Еще не прошло года с тех пор, как погиб мой отец и пропала мать. Я смотрел на знакомые ставни, и слезы подступали к глазам. Вспоминались ласковые руки матери, жалостливые взгляды соседей, и на душе становилось еще горше. И только мысль о Васе, о нашей дружбе немного утоляла боль...

Сидя на крыше, я неожиданно услышал невдалеке чей-то пронзительный свист.

Через три двора от меня на крыше своего дома стоял Илюха. Задрав голову в небо, где, кувыркаясь, летали голуби, Илюха свистел, приседая от натуги. Изредка он поднимал длинный шест, на котором развевались рваные отцовские штаны с вывернутыми карманами, и размахивал шестом над головой. Увидев меня, он воткнул шест в трубу и, сложив ладони трубкой у рта, что есть силы крикнул:

- Ленька-а-а-а!

Расстояние, отделявшее нас, позволяло разговаривать свободно, не напрягая голоса, но я понимал Илюху: так приятно было набрать полную грудь свежего степного ветра и крикнуть, прислушиваясь к отклику эха. Я напрягся и ответил так громко, что куры, гулявшие на улице, бросились врассыпную.

- До нас гер-ман-цы-ы пришли-и-и!.. - кричал Илюха. - Пойдем смотреть!

Пришли германцы... Я тотчас вспомнил слова Анисима Ивановича. Он вчера приехал домой поздно и, молча оглядев нас, сказал:

- Хлопцы, а ну ко мне!

Анисим Иванович обнял нас с Васькой и шепотом сказал:

- Если немцы придут, смотрите не проболтайтесь за погреб. Вы теперь не маленькие, должны понимать.

Потом я слышал, как он говорил тете Матрене:

- Тут может явиться секретный человек. Если меня не будет дома, сховаешь его в погреб, накормишь и постелю сделаешь. Только смотри...

Ночью Васька объяснил мне, что секретный человек будет поднимать рабочих против германцев, которые хотят свергнуть Советскую власть и поставить гетмана Скоропадского.

- А кто этот гетман? - спросил я.

- Шут его знает! Царь на Украине. Одним словом, буржуй, - заключил Васька с чувством невыразимой досады и злости...

Посмотреть, какие из себя германцы, было интересно и страшно. Я спрыгнул с крыши и побежал к Илюхе.

Через минуту мы уже мчались в центр города, откуда доносился неясный гул.

- А я по-германски умею, - похвастался Илюха и с важным видом достал из-за пазухи горсть пищиков от желтой акации, но тут же снова спрятал их в карман, наверно, боялся, что я попрошу посвистеть. - А знаешь, германцы ох и злые, глаз во лбу один, вот здесь, посередке, и говорят не по-нашему.

- Не выдумывай!

- Не веришь, сам услышишь.

- А ну скажи что-нибудь по-германски.

- Я бы сказал, да не поймешь ты. Ну, например: «Драйцик-двайцик, хурды-мурды, тирим-бирим, чох». Что я сказал?

- Не знаю.

- Я сказал: «Пойдем домой, я тебе пирогов дам».

Раньше я видел людей, которые разговаривали не по-нашему, это были военнопленные немцы. А какие же германцы?

- Меня вчера один приглашал, - продолжал Илюха. - «Приходи, говорит, - в гости, саблю дам». Что, не веришь?

- Верю, - ответил я, хотя знал, что Илюха врет: вчера германцев в городе не было.

Шагая по улице, я в нетерпении оглядывался по сторонам. Вдруг я увидел на заборе большое объявление. Половина его была написана не по-русски, а на другой половине я прочитал:

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Каждый, кто передаст германскому командованию большевистских агитаторов, получит за каждого премию:

1. Сто рублей за сведения.

2. Двести рублей, если доставит агитатора в наше распоряжение.

3. Тысячу рублей и корову за поимку главаря по кличке Дядья Митья.

Комендант города майор Гейн-Гауптман.

Наконец около хлебной лавки мы увидели первого германца. Боясь приблизиться, мы остановились в отдалении и стали рассматривать его. Германец был в синем жупане и шароварах, заправленных в сапоги. На голове шапка из серых смушек с длинным «оселедцем», на конце которого болталась кисточка. Из-за спины у германца торчала винтовка, на поясе висела граната, а сбоку волочилась по земле кривая, точно колесо, шашка.

Германец прохаживался возле лавки, видимо охраняя ее.

- Сейчас я спрошу у него по-германски, что он здесь делает, - спросил Илюха.

Я подошел поближе, чтобы послушать их разговор.

Заложив руки в карманы, Илюха остановился перед германцем. Минуту они молча разглядывали друг друга.

- Драйцик, - неожиданно выпалил Илюха и замялся, хмуро оглянулся на меня: - Чего смотришь? Думаешь, не умею?

Он снова повернулся к германцу. Но тот вдруг выговорил чисто по-украински:

- Чего вылупився, як баран на аптеку? Чи я тоби цирк? - И он стукнул Илюху так, что у того слетел и покатился по дороге картуз.

Илюха икнул, догнал картуз и пустился прочь.

- Он сумасшедший, - с трудом переводя дыхание, проговорил Илюха. - Ты видал, какие у него глаза? Такие всегда бывают у сумасшедших.

- А почему он по-украински заговорил?

- Тебе же говорят - сумасшедший.

Илюха дернул меня за рукав:

- Гля, что это?

Из города бежал народ, мимо нас рысцой протрусила испуганная старушка. Она крестилась и повторяла вполголоса:

- Осподи Иисусе Христе, что ж это делается! Оспади милосердный!