Повесть о суровом друге

- Вась, пойдем на улицу, тебя Тоня зачем-то звала, - попробовал схитрить я.

Васька ничего не ответил. Может быть, ему самому хотелось пойти в степь и поиграть со мной, но он должен был кормить отца, мать и даже меня. Васька смотрел на банку с деревянными гвоздями и молчал. И тогда в его голубых глазах я заметил ту напряженную задумчивость, которая бывает у взрослых, когда они чем-то озабочены.

- Ничего, Лёнь, - сказал он, не отрывая глаз от банки с гвоздями. Мы немцев прогоним. Нехай только... - Васька не договорил: за окном прогремел выстрел, а во дворах отчаянно залаяли собаки.

Мы выскочили за калитку. По улице, низко пригнувшись и отстреливаясь, бежал человек в черном пиджаке. Я заметил, что рукав у него был в мелу. За бегущим гнались немцы. Среди них был тот, в черной каске с медным шишаком.

Сквозь редкий забор я видел, как человек метнулся в Абдулкин двор, перемахнул через невысокую стену, сложенную из плоских камней, в мой двор.

Васька кинулся ему наперерез. На немцев набросились собаки, они отбивались ногами, но те еще больше свирепели.

Васька выбежал из моего двора и таинственно поманил немцев в соседний, Илюхин, заросший лебедой двор.

- Здесь, - прошептал Васька и указал на дверь угольного сарая.

Немцы направили туда винтовки. Главный подошел ближе и крикнул по-русски:

- Выходить!

Дверь не открывалась.

- Выходить! Стреляю! - повторил он.

В сарае было тихо.

- Achtung! - скомандовал немец. - Fertig sein!^[4]

Немец рванул за скобу. Старая дверь со скрипом распахнулась, немец направил туда револьвер, но тотчас же опустил его. На пороге с ведром угля в руке стояла дрожащая от страха Илюхина мать. Она силилась что-то сказать, но лишь бессмысленно пучила глаза.

- O, Donner Wetter! - крикнул немец, плюнул и повернулся туда, где стоял Васька.

Но того уже не было.

- У-у, зобака! - выругался немец и зарычал на своих: - Fangen den Burschen!^[5]

В суматохе я и сам не заметил, куда и как скрылся Васька.

Скоро на нашу улицу прибежали германцы-гайдамаки в жупанах.

Немцы покрикивали на них, а те в струнку вытягивались и отвечали: «Слухаю, шо прикажете?»

Немцы и гайдамаки развернулись в цепь по всей улице, выгоняли население из квартир, кололи штыками в матрацы, в груды угля в сараях, искали беглеца.

Немец в каске водил за рукав кофты Илюхину мать и кричал:

- Где болшевик? Вы прятают болшевик?

Она крестилась, а Илюхин отец, рыжий банщик, ходил за немцем и бубнил ему в спину:

- Драйцик-цвайцик, не знаем, ей-богу, не знаем. Мы его сами поймали бы, если бы знали, где он заховался.

Немцы лазили в погреба и сараи, распугали всех кур. Беглец не находился.

Тогда оккупанты стали грабить жителей, тащили из хат узлы. На улице стоял стон и плач.

4

Я возвращался домой, когда уже начинало темнеть. На грязной улице, невдалеке от нашей землянки, меня кто-то тихо окликнул по имени.

Я оглянулся и увидел Ваську. Он лежал в высокой лебеде, виднелась только белобрысая голова.

- Немцы ушли? - спросил он.

- Ушли.

Васька горячо зашептал мне на ухо:

- Хочешь секретного человека увидеть? Я его заховал. - Васька взглянул на меня лукаво и спросил: - Знаешь, кто это?

- Кто?

- Не скажу, сам увидишь.

- Скажи, Вась.

- Тсс, тише.

Узенькую улочку, заросшую сурепкой и лопухами, заполнил бледный свет луны. Васька бесшумно двигался мимо забора, за ним кралась его тень.

Мы прошли в мой двор. Через крышу летней кухни влезли на чердак. Сквозь отверстие в черепице просеивались тоненькие матовые струйки, густые, как дождь. Мы остановились у входа. Жуткая тишина таилась по углам. Чудилось, что в темноте ворочается что-то лохматое, когтистое. Но рядом стоял Васька, с ним я не боялся ничего.

- Дядь, - сказал он в темноту.

Молчание.

- Не бойся, это я, - повторил Васька и прошел по чердаку дальше.

В яркой полосе лунного света, падавшего сквозь дыру в крыше, показалось чье-то лицо и снова скрылось.

- А-а, белобрысый, - отозвался из темноты голос. - А это кто с тобой?

- А ты не узнаешь? Это же Ленька...

- Так, так... Ну а сам ты кто, как тебя дразнят?

Васька рассмеялся.

- Да ты же меня знаешь. И я тебя тоже... Ты...

- Погоди, погоди, - перебил Ваську басовитый голос, как будто боялся, что Васька назовет его по имени. - Как ты меня можешь знать, если я сам не знаю, кто я.

Васька продолжал смеяться:

- Ты дядя Митяй, товарищ Арсентьев.

«Вот тебе и раз: неужели это в самом деле дядя Митяй?» - думал я.

- Меня не обманешь, - говорил Васька, - ты дядя Митяй, только сейчас ты секретный человек, красный.

- Скажешь еще... Какой я красный? Штаны черные, тужурка тоже.

Просто не верилось, что это дядя Митяй. Ведь я своими глазами видел, как он на днях вместе с Сироткой уходил из города. Откуда же ему здесь взяться? Наверное, мы ошибались.

- Если ты не красный, - не уступал Васька, - тогда почему немцы за тобой гнались?

- Это интересное дело. Если хотите, расскажу.

- Расскажи.

Он ощупью нашел нас во тьме и положил руки на наши плечи.

- Тогда слушайте: дело было вечером, делать было нечего, жарили картошку, ударили Антошку. Антошка закричал: «Ой!» Прибежал на крик городовой: «В чем дело?» Дело было вечером, делать было нечего...