Повесть о трёх искушениях

Он долго и громко стучал, забыв с перепугу, как открывается тайник. Наконец торопливо, будто ему жгло руки, положил на стол несколько томиков в тёмных обложках.

– Это всё, что у меня есть... синьор.

Хозяин книжной лавки вдруг успокоился. Так же быстро, как испугался десять минут назад. Он почему-то подумал, что, кто бы он ни был, этот поздний гость, бояться его не нужно. Джамбаттисто не знал, откуда эта уверенность, но уже мог поспорить с кем угодно, что незнакомец никакого отношения к аресту Еретика не имеет. Тем более – к нему, обыкновенному свидетелю, который так и не смог на допросе порадовать суровых инквизиторов. Что поделаешь, память... Не может же он помнить все слова философа...

Патрульный Кольца кивнул, прощаясь, и пошёл к двери. Затем, наверное, вспомнив один из обычаев этого мира, вернулся и положил что-то на стол. Чотто не видел и не слышал, как и когда ушёл странный гость. Ошеломлённый и ослеплённый невиданным сиянием, он тупо смотрел на шесть крупных бриллиантов, которые раскатились среди жалких остатков его ужина.

– Каждый из них стоит, стоит... – лихорадочно бормотал книготорговец, ощупывая драгоценные камушки. – Здесь больше денег, чем в казне святой службы...

Джамбаттисто упал на колени и начал усердно молиться за жизнь чудаковатого ноланца и за его приятеля или почитателя, которого послал в его бедную лавку сам бог или дьявол – всё равно.

Патрульный шёл тесным переулком. Оглянувшись на дом книготорговца, он с удовлетворением подумал, что этот Чотто всё же обманул святых инквизиторов и что он определённо знает книги философа наизусть. Просто хитёр торговец и осторожен предельно.

В конце переулка Патрульный поскользнулся. Одна из книг упала в грязь. Он поднял её, осторожно вытер полой плаща. Из-за косматых туч как раз выглянул сонный глаз луны, и Патрульный прочёл название трактата. На обложке значилось: «О бесконечности Вселенной и мирах»...

По местному летосчислению наступило 17 февраля года 1600. Уже началось утро, когда процессия с Еретиком вышла из переулка Лучников на Кампо ди Фьори, площадь Цветов. Еретик не обращал внимания ни на огромную толпу, что уже собралась там, ни на зловещие факелы в руках откормленных монахов. Он ступал твёрдо, пытаясь во что бы то ни стало донести измученное тело до места казни. Он не вздрогнул, только подобие улыбки искривило лицо, когда дружно заголосили колокола.

Сырые дрова разгорались плохо. Они сначала просочились рыжим дымом, но ветер немного раздул костёр, и тогда двое служителей ещё подбросили хвороста.

...Они заметили друг друга издали. Казалось, уже ничто в мире не сможет разбудить в Еретике никаких чувств, тем более его любопытства, однако то, что он увидел на площади, насторожило его. Кружилась от дыма голова, нетерпеливая душа уже прощалась с телом, а он с каким-то непонятным ощущением тревоги жадно глядел на незнакомца, который быстро приближался к месту казни. «Что за одежда на нём? Странная, – подумал Еретик. – Люди уступают ему дорогу, но спроси их – почему? – и они не будут знать, что ответить...»

Патрульный стремительно шёл сквозь толпу и видел лишь одно – смертельно усталые глаза гордого ноланца. Зеваки расступались перед ним, но он не обращал на это внимания: глаза Еретика жили высоко над толпой, и он был вынужден смотреть только вверх. Патрульный остановился и, заметив в этих глазах удивление, сделал успокоительный жест.

«Постарайся понять меня, человек, – мысленно обратился он к философу, и Еретик встрепенулся, будто его коснулся язык пламени. – Твой рот замкнут щипцами, но ведь именно ты допускал в своих трудах возможность непосредственных психических контактов, мысленного разговора. Слушай же меня. Успокойся и постарайся всё понять».

«Кто ты?» – пронзила мозг Патрульного ответная мысль, скорей похожая на крик.

«Ты предвидел моё существование в своих книгах, когда писал об иных населённых мирах, о жизни среди звёзд. Как я попал к вам? Это долго объяснять, а у нас так мало времени. Огонь всё взрослеет. Слушай меня внимательно. Твой разум, ты сам необходимы этой планете, этой эпохе. Стадо быть, я спасу тебе жизнь...»

«Я предвидел... Тогда ты, конечно, не бог, которого я всю жизнь так или иначе отрицал. Дым слепит глаза. Не разговариваю ли я сам с собой, безумный?»

Еретик задыхался. Он раскрыл глаза и, убедившись, что незнакомец не исчез, будто привидение, закричал всем своим существом:

– Жить!

Слово это своим прекрасным смыслом воскресило в памяти муки сегодняшней ночи, последней ночи в камере: «Жить... Хоть бы ещё раз увидеть среди бездонного неба громаду Везувия. Там осталась страна детства. Ещё раз выпить из кувшина несколько глотков холодной и терпкой аспринии, и чтоб над головой сияли свечи каштанов...»

Опаляющее дыхание огня коснулось Еретика, и внезапная пронзительная боль отбросила жгучие видения. «Очищение огнём? Или просто сработал выверенный, как механизм, мозг?» – мелькнула насмешливая мысль, и уже равнодушно он поинтересовался:

«Как ты это сделаешь?»