Повесть о Верещагине

Собака бросилась к ястребу и, схватив его за крыло, с трудом потащила в сторону Верещагина. В кустарнике между деревьями показалась плечистая фигура охотника Степана. Он на ходу продувал ствол своей неизменной фузеи и ворчал на собаку:

— Катайко! Катайко! Мой ястреб, куда поволок?.. Рыжий пес, услыхав знакомый Степанов голос, выпустил добычу.

Так встретились старые приятели. Лишь по голосу узнал Степан Василия Васильевича: — Васятка! Ты ли это? Такой молодой, и с такой бородой! Я думал, это дьякон из Любецкого приходу. Тот иногда постреливает. И собаку у твоего отца берет иногда. Какой детина стал!.. — Степан откинул ружье в сторону и, сняв с головы поярковый дырявый колпак, отвесил низкий поклон Верещагину:

— Надолго ли пожаловал, Василий Васильевич?

— Пока не надоест, погощу. А ястреба-то ты здорово подсек!

— Еще бы! У тебя ружьишко приглядное, а не убойное, ты небось дробью бьешь, кругляшками? А я из своего всегда свинцовой сечкой, наповал… — Степан поднял ястреба и стряхнул с него на траву густые кровавые капля.

Узнав, что Верещагин вышел поохотиться на целый день — до ночи, Степан сказал:

— День хороший, полтины стоит. Изволь, коли не погнушаешься, поброжу с тобой. Давай поначалу ястреба в Пертовку отнесем. Я тебе, Васятка, прости, что так зову, чучело из него на память сделаю.

Они привернули в Пертовку и зашли в старую, вросшую в землю Степанову избу. Прошло почти шесть лет со времени раскрепощения крестьян, но, как приметил Верещагин, от своей бедности Степан не избавился. Словно угадывая его мысли, тот заговорил не без досады:

— Не такого освобождения ждали мы от царя. Земля в копеечку обходится, а где ее возьмешь, копеечку-то! Заработки только на Волге или в городах. Из нашей Пертовки восемнадцать мужиков да парней и десяток девок в город на отхожие заработки подались с весны… полюбится, так и не вернутся. Мои бы годы помоложе, не усидел бы в деревне… Ну как — в лодке по Шексне или пешком побродим?

— А ты не устанешь пешком? — спросил Верещагин.

— Нашел о чем спрашивать! А ты попробуй за мной угнаться!

Степан взял краюху черного хлеба, узелок соли; за голенище засунул неуклюжий, острый, из обломка косы, нож, прибавил в роговую пороховницу пороху, зарядил кремневое ружье и под веселый лай Катайки пошел рядом с Верещагиным вдоль Пертовки в гору, мимо старой верещагинской усадьбы с забитыми окнами.

— Домище-то какой пустует, — сказал Степан. — Конечно, в Любцах — усадьба получше и село повеселее. Вот женился бы, Василь Васильевич, и жил бы поживал здесь, в Пертовке. Небось в Питере кралю подглядел: грудь колесом, брюхо рюмочкой! Да и пора уж!

— Нет, Степан, жениться еще не пора. А для деревни я только гость. Дом со временем для училища пригодится.

— Куда ж тогда ученых девать? Наша грамота — «Отче наш, избави нас от лукавого» да на безмене знать вес — вот и всё.

— Не хитри, Степан: одно говоришь, другое думаешь, — возразил Верещагин. — Мужик и без грамоты умен, но книжная мудрость ему не помеха!

— Само собой…

Миновали сенокосные пустоши, где вот-вот зазвенят косы-горбуши и густая, пахучая трава покорно ляжет у ног косаря. Вышли на лесную подсеку. Еще несколько лет назад стоял здесь строевой сосновый лес. Нынче без конца и края лысели свежие пни. Отец Верещагина поспешил сбыть этот лес череповецким подрядчикам-строителям и вырученные деньги прожил в Питере.

«Не одна тысчонка проданных на корню деревьев перепала и на мою долю, — подумал Верещагин, — и сколько еще этого добра у отца, наверно, сам не знает». Хрустя по валежнику подошвами огромных и неуклюжих сапог, Степан всё дальше и дальше вел Верещагина в глубь леса. Скоро день стал клониться к вечеру. Двадцать верст прошли они по лесу, по пустошам, по заливным лугам, кружились около каких-то озерков и наконец, усталые, сели отдохнуть около заброшенной лесной избушки, на бережок ручейка. Степан разом съел всю краюху ржаного хлеба и помог Верещагину доесть пирог с белозерскими снетками. Подкрепившись, поговорили о том, что охота с каждым годом становится хуже и хуже, потому что лесорубы перепугали всякую лесную живность, а на Шексне судоходное оживление мешает уткам; о том, что самая хорошая охота теперь на восточном побережье Кубенского озера, но в такую даль не вдруг доберешься…

— Я соскучился по нашей пришекснинской природе, — сказал Верещагин. — Смотрю я на здешние места, и на память приходят стихи Пушкина. Не об этих ли местах он писал? Впрочем, он не бывал здесь, но как похоже у него сказано, будто тут зарисовано. Послушай, Степан: