Повесть о Верещагине

Картины того же цикла: «Нападают врасплох», «Окружили — преследуют» — дополняли одна другую и создавали общее цельное представление о войне, о невзгодах и самоотверженности рядовых солдат. В этот период своей работы Верещагин был весь поглощен писанием туркестанских картин, благо тому способствовали условия, созданные покойным художником Горшельтом. Однако, неожиданно для самого себя, в горячую пору работы Верещагин влюбился в немецкую девушку по фамилии Рит, скромную и хрупкую, миловидную, невысокого роста и, казалось бы, совсем не подходящую для него — кряжистого, бородатого крепыша. Она жила в том же доме, где временно проживал Василий Васильевич, была небогатого сословия, но получила образование в одном из мюнхенских институтов. Она заходила к нему в мастерскую, любовалась первыми картинами, пыталась даже давать советы, которые художник благосклонно выслушивал и не принимал во внимание. Так постепенно знакомство с девушкой перешло в дружбу, дружба — в любовь, затем — в супружество. Верещагин написал матери о своем увлечении, не преминул, как мог, описать внешность девушки, ее характер и склонности, которые состояли в том, чтобы быть практичной хозяйкой и добродетельной женой полюбившегося ей художника. Девушке было по душе, что Верещагин упорен в работе, умен, талантлив и даже имеет на немецкой земле собственную, подаренную ему Горшельтом мастерскую. Но больше всего ее расчеты и надежды были обращены к будущему художника, и это счастливое будущее казалось ей не за горами.

Скоро Верещагин получил от матери письменное родительское благословение на брак с немецкой девушкой. Мать требовала лишь, чтобы все было как положено по обычаю и закону — с венцом и свадебкой, и чтобы имя было дано супруге настоящее русское, православное, тогда только и можно ей будет называться по фамилии Верещагиной… Просьбу матери Василий Васильевич выполнил. Он по всем правилам вступил в брак с этой девушкой, нареченной Елизаветой Кондратьевной. Сразу же после тихой и скромной свадьбы, не тратя времени, Верещагин снова взялся за дело. Жену он оставлял в одиночестве за рукодельем, иногда отправлял ее к многочисленным родственникам, с которыми сам избегал встречаться, потому что дорожил временем. На целые дни — в будни и воскресенья — он запирался в мастерской и, пока хватало солнечного освещения, от восхода до заката трудился над большими и малыми полотнами.

На расставленных мольбертах были начаты жанровые туркестанские картины. Одна из них — «Продажа ребенка-невольника» — должна была изобличать среднеазиатских феодалов-работорговцев. Другая изображала туземную тюрьму, наполненную узниками. Начав работу над этими картинами, Верещагин вскоре отставил их на некоторое время в сторону и прикрыл ситцевой занавеской. К ним он еще успеет вернуться, а в эти дни возникла у него в голове новая тема — «Апофеоз войны». Когда-то, в далекие времена, Тимур воздвигал в честь своих побед пирамидальные памятники из человеческих черепов. Исторический факт из жизни завоевателя навеял идею картины — с одной стороны исторической, с другой — сатирической, злой и направленной против всех завоевателей времен прошедших, настоящих и будущих. В ту пору, когда художник приступил к работе над «Апофеозом войны», Франция потерпела поражение от прусской военщины. Верещагин знал события и исход этой войны — жестокой и ненужной, навязанной правительствами народам обоих государств. Под влиянием этих событий он и осуществлял свой замысел в картине «Апофеоз войны». Картина еще не была закончена, а он уже заказал для нее багет с надписью:

«Посвящается всем великим завоевателям, прошедшим, настоящим и будущим…»

Художник Коцебу, увидев набросок этой картины в мастерской Верещагина, изумленно воскликнул:

— Василий Васильевич, что это такое?!

— Это последствия всех ваших массовых батальных сцен, Александр Евстафьевич, — не то в шутку, не то всерьез ответил Верещагин.

— От такой картины у всякого зрителя пройдет мороз по коже.

— Даже у полководцев?

— И даже у полководцев — великих и малых. Черт побери, какую вы страшную штуку затеяли!.. Скажите, Василий Васильевич, я верю вам, что вы видели это голубое, яркое туркестанское небо, бродили по этим сыпучим, жгучим пескам и, наверно, видели разрушенные древние восточные селения с погибшими и засохшими деревьями. Но приходилось ли вам видеть подобные груды человеческих черепов, освещенных вечным солнцем, под которым ничто не вечно?..

— Апофеоз есть апофеоз, — сказал Верещагин знаменитому баталисту. — Я видел смерть, видел омытые дождем и высушенные солнцем черепа и кости, раскиданные по степям Средней Азии. Конечно, в наше время таких жутких памятников не сохранилось. Но разве из черепов убитых солдат в последней франко-прусской войне нельзя составить такие пирамиды?

Коцебу сел на мягкий диван, стоявший в отдалении от «Апофеоза», и задумался.

— Скажите, профессор, вам не нравится эта моя работа? — спросил Василий Васильевич.