Повесть о Верещагине

Сдержанный Третьяков не сказал тогда похвальных слов, но Верещагин потом узнал от Коцебу, что Павлу Михайловичу понравился в его картинах восточный колорит, солнечный свет, пески и голубизна туркестанского неба. Главное, что изумило Третьякова, — это содержание картин, дышащих суровой правдой жизни. Третьяков уезжал в Россию. В вагоне «Мюнхен — Варшава» было просторно, пахло дымком дорогих сигар. Толстый пассажир с массивной золотой цепью на животе старательно ухаживал за тощей блондинкой, угощая ее шоколадом, орехами и ликером. Павел Михайлович вышел из четырехместного купе в тамбур и стал смотреть в раскрытое окно на мелькающие возле дороги подстриженные пожелтевшие деревья и аккуратные, крытые черепицей домики железнодорожных служащих. Потом он замечтался, и все видимое, быстро мелькающее исчезло из его глаз. И тогда возникла в памяти Павла Михайловича мастерская Верещагина с «Апофеозом войны» и забытым на поле боя солдатом… Все это живо представилось и заслонило дорожный осенний пейзаж. А рядом с «Апофеозом» и «Забытым» крепко запомнился Третьякову творец этих картин — молодой, с красивым лицом, обрамленным пышной бородой, полный неутомимой энергии, кряжистый, как медведь, с добродушной улыбкой большого ребенка…

Персональная выставка

Первое знакомство Владимира Васильевича Стасова с Верещагиным произошло заочно и неожиданно. Стасов еще не видел и не знал работ Верещагина. Но Верещагин читал его критические статьи и обзоры и чувствовал, что пресса в России имеет прогрессивного деятеля-искусствоведа, высказывания которого являются выражением передового общественного мнения. В Вене, на большой всемирной выставке искусства, куда приехал Стасов, в скромном, почти незаметном уголке были размещены фотографии с туркестанских картин Верещагина, находившихся в те дни на лондонской выставке. Стасов и приехавший вместе с ним на венскую выставку скульптор Марк Матвеевич Антокольский восторгались картиной Репина «Бурлаки». Пройдя по залам выставки, они вдруг приметили небольшой верещагинский этюд «Голова ташкентца», тут же были увеличенные фотографии с его картин.

— Вы видали нечто подобное? — изумленно спросил Стасов Антокольского, показывая на фотографии.

— Нет, впервые вижу.

— Я тоже. Так вот, оказывается, за что хвалят этого Верещагина на лондонской выставке! Читал я «Дейли телеграф», — там ужо называют Верещагина великим, а его картины в высшей степени художественными, и в то же время некоторые английские газеты яростно оплевывают его. Интересно, очень интересно! Марк Матвеевич, придется посмотреть внимательно…

И хотя все фотографии верещагинских туркестанских картин были одного серо-лилового цвета, тем не менее Стасов и Антокольский почувствовали краски верещагинской палитры.

— Да, Марк Матвеевич, вот это силач! — восхитился Стасов. — Весьма и весьма своеобразный характер, изумительный талант! Говорят, он учился у Жерома. Но у Верещагина в большей степени, нежели у Жерома, чувствуется протест против цивилизованной дикости. Что Жером в своих картинах показывает в намеке, то у Верещагина делается по-русски, с размахом, со всего плеча. Когда же он покажет свои работы в Петербурге?

Несколько дней подряд Стасов и Антокольский посещали венскую выставку и каждый раз заходили в тот скромный уголок, где висели фотографии. И снова восхищался и радовался Стасов:

— Прибыло нашего полку! Марк Матвеевич, да какая сила!..

В Петербурге многие, узнав о новом таланте через Стасова, напечатавшего о нем первую статью, ждали, когда же откроется персональная выставка Верещагина-Туркестанского — так именовали его некоторое время, в отличие от трех братьев, малоизвестных художников Верещагиных: Василия Петровича, Петра Петровича и Митрофана Петровича. Наконец в начале 1874 года Верещагин со своими картинами приехал в Петербург. Остановившись в гостинице, он в первую очередь отправился в Публичную библиотеку с визитом к Владимиру Васильевичу Стасову.

— Я Василий Верещагин. Пришел с вами познакомиться. Угодно вам?.. — отрекомендовался Верещагин.

— Ах, вот вы какой! Весьма угодно!..

— Да, я вот такой — весь как есть!

С этой встречи началось их близкое знакомство. Верещагин поведал Стасову, что он приехал в Петербург показать весь цикл туркестанских картин, написанных им за три года работы в Мюнхене.

— Я вам могу помочь в устройстве выставки… пожалуйста, я к вашим услугам, — сказал Стасов.

— Благодарю вас, Владимир Васильевич. Буду нуждаться в помощи — не откажите. Разрешите, на всякий случай, записать ваш домашний адрес.

— Пожалуйста! И можете заходить ко мне в любое время. Живу я на углу Надеждинской улицы и Ковенского переулка, в доме Трофимова. Всегда — добро пожаловать! Где и в каком состоянии сейчас ваши картины?

— Они уже здесь, в Петербурге. Генерал Гейне, участник Туркестанского похода, озабочен устройством выставки. Им же написано предисловие к каталогу картин и этюдов, которых насчитывается сто двадцать, да рисунков карандашом столько же…