Повесть о военных годах

Снова непрерывные атаки то с одной, то с другой стороны. Не успевал отбиться Ракитный, как вступал в бой Новожилов; слева, со стороны шоссе, отстреливались минометчики. Комбриг буквально загонял офицеров штаба; чуть раздавался далекий выстрел, мы должны были лететь туда — на машине, мотоцикле, просто бегом. Мы вскарабкивались на танк командира батальона и сидели там до тех пор, пока немцы не уходили в ночную степь, потом снова мчались в штаб и снова на выстрел.

Противник вел огонь интенсивный, частый и беспорядочный. Мы отвечали ему выстрелами редкими, но точными. Снарядов в танках оставалось мало, и танкисты стреляли только наверняка, заметив в темноте еще более черный, чем ночь, силуэт вражеского танка. Пехота нас пока не атаковала.

Это обстоятельство казалось странным и настораживало: если пускают вперед то там, то здесь по два-три танка, значит, изучают, ищут слабое место. Постреляв по окраинам, где, как он предполагал, заняли оборону основные силы бригады, пощупав нас и встретив отпор, противник внезапно замолчал.

— Успокоились. Теперь можно и поспать. Немцы не большие мастера на ночные атаки. А утром разберемся, — сказал Новожилов и, заметив, что у меня зуб на зуб не попадает, участливо спросил: — Все еще трясет? Эк она к тебе прицепилась. Поезжай-ка в штаб. Они небось где-нибудь в доме устроились, хоть согреешься.

Еще в Болгарии у меня появились все признаки тропической малярии, а в последние дни боев малярия разыгралась в полную силу и трепала немилосердно: по два приступа в сутки. Я уже проглотила всю хину, что была в запасах у врачей и маляриков, оглохла и как-то отупела — то ли от лошадиной дозы принятого хинина, то ли от бессонной работы.

— Какой там согреешься! Разве она, окаянная, теперь отпустит? Привыкла уж, чего там! — отмахнулась я и все же пожаловалась: — Зубы вот только противно щелкают — не удержишь никак.

— Отощала ты очень. Смотри, как глаза-то ввалились. Не человек, а былинка с глазищами, — посочувствовал Женя и, видимо решив, что жалостные слова сейчас ни к чему, подчеркнуто бодро добавил: — Ничего, держись. У меня башка тоже не дай бог как трещит, хоть и осколок не в ней, а в кармане. Держись, духом держись. Вон наш Кузьмич всегда говорит: у кого воля сильная, того никакие немощи не свалят. Впрочем, малярия тебе даже идет. Этакая томная бледность, поволока в глазах, — пошутил он, видимо, тоже для поднятия моего «духа».

С помощью Жени взобралась на мотоцикл.

— Ну, я поехала. Есть что в штаб передать?

— Что ж особенного передавать? Все сама видела. Постой! У меня два порошка хины остались, возьми и выпей обязательно с водкой. Авось поможет.

— С водкой — это мужское лекарство. Женщинам, говорят, не помогает, — рассмеялась я.

— Ну? — искренне удивился Новожилов. — Организмы, значит, разные. Ну тогда с водой. Может, все-таки попробуешь? А?.. Знаю, знаю — не пьешь. Так это ж как лекарство.

Ночь озарилась множеством вспышек орудийных выстрелов. Над нами тяжело прошелестели снаряды, и сейчас же где-то в городе вспыхнули пожары. Немцы обрушили огонь артиллерии и минометов на город. Я помчалась в штаб.

Теперь противник вел уже не беспорядочный, а расчетливый методический обстрел городка квадрат за квадратом. «Огонь психический и подлый», — как назвал его Луговой. Отблеск пожарищ создавал невыгодные для нас условия: скрывающийся в темноте враг видел нас как на ладони.

Оленев организовал команды из нестроевых солдат, включил туда добровольцев-горожан и занялся тушением пожаров, переходя из квадрата в квадрат, уверенный, что сюда огонь противника до определенного момента не вернется и можно работать относительно спокойно. Обжигая руки, лицо, получая удары от падающих балок, а нередко и очень серьезные ранения, солдаты и жители города ликвидировали пожары.

Только вернулась от Новожилова, как Луговой послал меня проверить, как заняла оборону прорвавшаяся в Бойт механизированная бригада. Проводила один из ее батальонов к Ракитному и, наконец, приехала в штаб с докладом.

— Вот теперь хорошо! — выслушав меня, сказал Луговой. — Теперь еще бы с десяток танков, прикрыться ими с севера — и все ладно. А то там ведь на участке в два с лишним километра один только мотострелковый батальон и есть. Много ли у него солдат! Одно название, что батальон, — покачал он головой.

В большой комнате тепло и дымно. Луговой указал мне на свободное мягкое кресло.

— Ты спала сегодня?

— Немного спала.

Он покосился на меня недоверчиво.

— Честное слово, спала. А сейчас все равно не засну: опять трясет.

— Тогда садись сюда, да смотри не спи! Через каждые десять минут ходи на радиостанцию, тормоши, запрашивай батальон. Там народ такой, сама знаешь, не всегда сами догадаются доложить, что и как. Через два часа тебя сменят. Если что случится или тебе станет уж очень плохо — буди меня. Ясно?