Повесть о военных годах

«Чего уж тут неясного?..» С удовольствием погрузилась в кресло, мягкое сиденье и спинка были теплые, удобные, сами так и обнимали тело. Но ни тепло, ни относительный покой не могли остановить мелкой дрожи очередного приступа. Луговой мог спать спокойно: проклятая малярия не даст уснуть, она и мертвого поднимет.

Штаб разместился в обширном городском доме местного помещика. Во дворе стояли радиостанции и штабные машины. Под окнами притихли два танка: комбрига и Лугового.

Наступила ничем не нарушаемая тишина. Время от времени я выходила к рациям, а вернувшись, не сразу могла согреться.

С любопытством осматривала непривычную обстановку. Должно быть, это была одна из парадных гостиных дома: вся белая, с золотым багетом и золоченой люстрой, похожей на раскрытый опрокинутый цветок. Глубокие кресла с золочеными ножками и белыми атласными подушками; круглые столики на витых ножках, в глубине комнаты оскалился бело-черными клавишами большой белоснежный рояль, а в углу лебедем выгнулась арфа. Ничего не скажешь, красивая комната.

Какой разительный контраст представляли эта золотисто-белая комната богатого дома и наши измятые, забрызганные грязью шинели, тяжелые сапоги, оставившие следы на зеркальном паркете, и усталые лица спящих танкистов!..

Когда-то, кажется, что очень давно, во времена далекие и непонятные, собирались в белой гостиной нарядные гости. Слушали музыку, наверное хвастались друг перед другом своей изысканной чувствительностью и особенно тонким восприятием прекрасного. Любого из нас и на порог не пустил бы хозяин дома. Но мы пришли без приглашения. Пришли солдаты и офицеры армии Страны Советов. Мы не имели ни родового герба, ни утонченных, с его точки зрения, натур, — и помещик молчаливо потеснился. И это совсем не потому, что идет война, что мы — реальная сила, с которой ему не справиться и которой опасно возражать. Помещик скрылся где-то в задних комнатах потому, что понял: идет по Венгрии армия, уничтожающая немецких фашистов и венгерских салашистов, а за ней идет другая, пока еще не оформившаяся, но грозная сила — сила народного гнева. Он не мог не понимать, что народ Венгрии не простит ему процветания при фашистском режиме, который он поддерживал. Он знает, какой «дурной» пример показывает его работникам эта большевистская армия. В России давно нет помещиков, но она не стала от этого слабей. Можно было кричать о ее слабости тогда, когда войска немецко-фашистских захватчиков были на Волге, под Сталинградом. Но что скажешь теперь, когда русские пришли в Венгрию, бьют немцев и идут все дальше и дальше и, по всему видно, не остановятся — дойдут до Берлина, доберутся и до Гитлера? Где ему понять наш истинный высокий гуманизм и самое правдивое понимание прекрасного? Разве может быть что-нибудь гуманнее и прекраснее самого жестокого и кровопролитного боя, множества боев, ведущихся и здесь, на полях, и в городах Венгрии с единой целью — уничтожить фашизм, освободить от него народы Европы!

Я почувствовала прилив такой глубокой нежности к своей Родине и такой гордости и искренне пожалела, что не с кем сейчас поделиться обуревающими чувствами. Белая гостиная была полна богатырского храпа.

Спал, положив голову на руки, облокотившись на стол, комбриг; уютно устроился, составив подряд несколько стульев так, что получилась удобная лежанка, Луговой. Спали, откинувшись в кресле, спали на полу, кто-то даже устроился на рояле.

На столе посреди комнаты маленький бурый язычок пламени лизал пузатое стекло керосиновой лампы. Фитиль коптил, черные кусочки копоти кружились в сизом табачном дыму и садились на лица спящих людей, с которых даже сон не согнал озабоченного, строгого выражения.

Вскоре проснулся Луговой и послал меня отдыхать. Но поспать в тепле пришлось не больше сорока минут: немцы снова начали атаковать город.

Первым принял бой Ракитный. После получасовой ожесточенной перестрелки немцы откатились и вновь атаковали — теперь уже с севера. В город проскочил вражеский танк. Беспорядочно стреляя, мчался он по темным улицам и чуть было не влетел во двор дома, где расположился наш штаб. Фашиста встретили танки командования, и он остался догорать почти у ворот. Растеряйся командиры танков — не видать бы нам больше своих радиостанций. Обстановка обострялась все больше. Теперь немцы атаковали со всех сторон и кое-где даже вклинились в нашу оборону. Кольцо сужалось.

Обстановка осложнялась. Приехал командир механизированной бригады. В ответ на молчаливые вопросительные взгляды, обращенные к нему, только развел руками: «Ничего не поделаешь! Батальоны дерутся. Надо ждать».