Повесть одной жизни

Три дня спустя в нашей квартире раздался телефонный звонок. Голос в трубке принадлежал Ростиславу. Я, конечно же, страшно обрадовалась этому голосу. Оказалось, что завтра вечером мой новый знакомый зайдет в «родной» институт (то есть в наш ДИСИ, который он недавно окончил) по делу и не прочь увидеть меня, если это не помешает моим занятиям. Я ответила, что к занятиям отношусь серьезно, но после девяти отправляюсь домой, и в это время обычно свободна.

В назначенный мною час он стоял у дверей нашей общей alma mater, прислонившись к стене и читая какую-то книгу. Приятно было видеть этого рассеянного джентльмена, погруженного в думы о судьбах человечества и одетого, однако, весьма тщательно. (Я не знала тогда, сколь полезной бывает сестринская опека.)

Мы направились в сторону трамвайной остановки по извилистой, мощеной серым булыжником улице Шевченко. В воздухе витала сладость лета. Говорила в основном я; рассказывала что-то о себе, о маме, об Инне Константиновне, о Владыке…

— Гурий определенно жаловал тебя, — заметил Ростислав. — Отец как-то заходил к нему и видел тебя мельком, а когда спросил, что это за девочка, тот сказал: «Девочка редкостная. У нее, знаешь ли, неиссякаемое желание познавать горнее».

— Как жаль, что его нет здесь, — отозвалась я грустно.

— Да, — задумчиво произнес мой спутник после паузы, — мама не совсем обманулась в своих ожиданиях.

— Чья мама и в каких ожиданиях? — не поняла я.

— Она только не учла разницу между влиянием и впечатлением, — будто не слыша меня, закончил он.

— Ты часто разговариваешь в такой манере? — полюбопытствовала я.

— Прости, я не выдержал и помыслил вслух. Да, со мной такое бывает, но редко — это тебе для информации.

Как выяснилось значительно позже, думал он о том, что Анна Михайловна ожидала, что я окажу на него какое-то влияние. Но в тот момент я ничего не знала о возлагавшихся на меня тайных надеждах. Мы просто шли и говорили о том, что было интересно обоим.

— Где-то, еще на втором курсе в руки мне попала в руки книжечка «Видение Святой Феодоры», — рассказывал Ростислав, — Там повествуется о посмертных мытарствах души. Святая Феодора видела, как души умерших проходят по пути в рай двадцать три ступени, рискуя с любой из них отправиться в ад. И я решил проверить свои шансы по этим ступеням. Чтобы не быть уличенным в обжорстве, ограничил себя в пище и похудел за пару месяцев на тринадцать килограммов; думая о грехе лености, ни минуты не сидел без дела и не давал себе выспаться; страшась оказаться алчным, раздавал нищим всю стипендию…

Но вот последняя ступень из видения Святой Феодоры оказалась для меня почти непреодолимой. На ней помещался бгсуныния и сбрасывал вниз, в преисподнюю, всех, кто, живя на земле, унывал. Я понял, что если начну контролировать бодрость своего духа, то стану просто шизофреником. Короче говоря, я сдался. Потом спросил у отца, что он об этом думает. Он сказал: «Не бери в голову». «Но ведь ты священник!» — не отставал я. Он морщился, когда слушал мои вопросы, в особенности о сущности ада, и говорил, что написанное в книжечке не обязательно представляет собой официальное церковное учение.

Ростислав на какое-то время умолк. Я, затаив дыхание, ожидала продолжения. То, что он заговорил на столь долго волновавшую меня тему, воспринималось мною как чудо. Я не читала упомянутую им книжку, но вспомнила, как будучи в Киево-Печерской лавре перед самым входом в пещеры увидела большое полотно, живописующее видение Святой Феодоры. Даже неудобно описывать эту картину. Черти хвостатые и рогатые деловито жарили грешников на сковородках, выкалывали им глаза, потешались над их страданиями. Несмотря на всю свою веру, я никогда не имела такого примитивного представления об аде. Зачем же, подумала я теперь, было вешать подобную картину в месте скопления паломников, если то, что видела Святая Феодора, не является официальным церковным догматом?