Повесть одной жизни

По утрам, позавтракав вместе с любезной тетей, мы уходили гулять по окрестностям. На Замковую гору туристы поднимались по спирально уходящей вверх тропе. Нельзя сказать, чтобы это было очень легко, но усталость, вызываемая восхождением, вполне вознаграждается видом, который открывается с вершины. Весь Кременец с его садами, храмами, колокольнями и воспоминаниями о минувших временах, как на ладони. У подножия соседней горы Черчи видна покрытая кряжистыми каменными крестами и надгробными плитами поляна — захоронения казаков, погибших в битве с польскими магнатами.

От замка королевы Боны уцелели три каменные стены и ворота на противоположной стороне. Сохранились и высеченные в цельной скале невысокие комнаты с маленькими окошками, напоминающими бойницы; порой можно наткнуться и на входы в настоящие подземелья. Подумать только! Когда-то здесь над головами пленников гремела веселая музыка, задавались пиры, и слышалось ликование буйной шляхты. Когда-то вокруг крепости ожесточенно рубились воины, штурм сменялся штурмом, и даже сам Батый стоял у этих стен! А теперь среди нагретых солнцем развалин царит загадочное безмолвие, а внизу мирно течет жизнь маленького волынского городка.

— Знаешь, — сказал мне Ростислав, когда мы поднялись на самую вершину, — я всегда знал, что Он добр ко мне, даже незаслуженно добр. Но этот последний Его подарок, то есть ты…

Он нежно прижал меня к себе и поцеловал в висок. Потом снова сказал:

— Знаешь…

— Знаю! — засмеялась я.

— Что же ты знаешь? — удивился он.

— «Я знаю, ты — моя награда,
За годы боли и труда,
За то, что я земным усладам
Не предавалась никогда,
За то, что я не говорила
Возлюбленному — „ты любим“,
За то, что всем я все простила —
Ты будешь ангелом моим!»

Как только я закончила шептать ему в ухо это стихотворение, он широко раскрыл глаза и воскликнул:

— Это ты так здорово сочинила?!

Я трагически подняла взгляд к небу — какое невежество!

— Анна Ахматова!

Мы расхохотались.

— Значит, Анна Ахматова, — пробормотал он. — Какая умница Анна Ахматова, а главное — все про нас знала!

Мы отправились дальше. Почти посредине горы нам встретился колодец, по слухам невероятно глубокий. Его выбил в скале князь Януш, побочный сын Сигизмунда. Местные жители говорили, что подойти к нему вплотную и заглянуть внутрь без риска свалиться вниз просто невозможно, потому что нет никакого наземного ограждения, а огромная глубина сильнейшим образом кружит голову. Но меня одолевало любопытство, и мы почти ползком приблизились к краю загадочной горной бреши и осторожно заглянули внутрь. Кроме гладких стенок, пропадающих во мраке, ничего не было видно; из пропасти веяло холодом и сыростью.

— Там есть вода? — спросила я, переводя дыхание. Ростислав взял гладкий камешек и бросил в темноту. Послышался отчетливый стук удара обо что-то твердое. Да, воды там не было, зато наш камень стал очередным из тех, что бросали вниз посетители, сумевшие за несколько веков заполнить ими колодец чуть ли не до половины.

— Представляешь, — сказал Ростислав, — пробить в скале трубу длиной в сорок сажень при орудиях шестнадцатого века! Бедный Януш! Не успел добраться до воды — умер. И вся эта египетская работа оказалась лишь для того, чтобы люди теперь бросали сюда камешки…

— Ага…

Солнце поднималось выше и начинало припекать. Небо над нами было такое неправдоподобно синее и высокое, что на него тоже нельзя было смотреть без легкого головокружения. Крепко держась за руки, мы без устали бродили по древним дорожкам и плитам, забредали в прохладу густого зеленого леса. Величавый Божий храм природы радушно принимал нас под свою сень. Там мы усаживались на какое-нибудь поваленное дерево и вместе читали Евангелие или какие-нибудь духовные книги. Почитав, снова шли куда-то по таинственным склонам кременецких гор. Опьяненные свободой, мы были здесь на верху блаженства!

* * *

Я и не предполагала, что по пути из Кременца домой увижу того самого загадочного друга своего мужа, о котором он столько рассказывал. Мы решили заехать в Пятихатки, навестить родителей Николая, и неожиданно встретили там его самого.

Где-то на самом краю узкой деревенской улочки, за плетеной изгородью и темной листвой старых вишен пряталась от глаз маленькая украинская хатка. В саду виднелся ряд разноцветных ульев, и возле одного из них на корточках сидел худощавый молодой человек и сосредоточенно наблюдал за летом пчел.

Скрипнула калитка, и, заметив нас, Николай поспешил навстречу. Он был немного выше Ростислава, тоже темноволосый, с маленькой латиноамериканской бородкой, аккуратно окаймляющей губы.