Привет тебе, Валюша, через тысячи километров зимней метели!!!
Отсюда, где по ночам бушует снежный шторм, а утром сквозь морозную дымку сверкают из-за сопок мохнатые лучи казахстанского солнца, я мысленно переношусь к вам, в тот добрый, привычный мир, где все давно налажено и благоустроено. Там вы, мои дорогие, там моя некогда беззаботная юношеская жизнь.
По утрам Магнитка предстает бескрайними темными силуэтами труб и высоких кранов, длинным потоком идущих и едущих к ней людей. Все они в меховых шапках, платках, полушубках, фуфайках — молодые, огрубевшие от вечного ненастья лица, веселые голоса.
Трудно ли тут живется? Да, бывает очень трудно. Бывает, что по колено в воде, в ледяной жиже, нужно устранять течи в железобетонных колодцах. Трудно долбить промерзшую землю, вести сварку на большой высоте. Но люди каждое утро идут к Магнитке, и только тогда здесь будет жизнь, когда они пройдут по этой земле, люди в грязных спецовках, резиновых сапогах, грубых рукавицах. Эти люди — строители.
Уже стоит целый ряд больших цехов, лабораторий, поликлиник. Там тоже работают люди, но другие. Они в белых халатах, у них не охрипший голос, они обращаются друг к другу на «Вы» и часто говорят «пожалуйста», «будьте добры». Совсем так, как в том кругу, где ты обитаешь, моя дорогая Валя. Конечно же, это все красиво и хорошо, я просто клоню к тому, что не стоит поспешно отодвигаться в сторону, если рядом в трамвае вдруг окажется землекоп или штукатур в запачканной одежде.
Может, ты улыбнешься подобной патетике и с присущей тебе тонкой ироничностью скажешь, что она в духе советского восьмиклассника, но я не стесняюсь ее перед тобой — кому как не тебе мила наша чудаковатая семейная склонность порой удариться в романтику!
Но что греха таить, Валечка, действительность комсомольской стройки порой бывает очень пакостной, и я не о ней. Я о том, как это здорово — идти вперед, преодолевая сбивающий с ног снежный ветер!
Получил письмо от Валеры и ему тоже отписал. Я изложил там свои взгляды на творчество некоторых начинающих поэтов (твое, его и Бори). Это, конечно, наглость с моей стороны, но иногда старшие позволяют себе учить молодежь.
По-моему, твои стихи очень реалистичны. Подобный реализм — не классический, а современный, особенный — наблюдается только у некоторых поэтов и писателей двух последних десятилетий. Я это чувствовал у Ремарка, Кобзева, Паустовского, ощущал в книгах «Семья Тибо», «Ветер сулит бурю». Чем-то похожим веет от послевоенных картин Дейнеки. Во всем этом присутствует повседневность в каких-то мягких, естественных красках. Может, это есть стремление избавиться от «классической выпуклости», художественного лака, безупречности мастеров девятнадцатого века. Несомненно, это порождение 40-х годов, порождение нашего столетия. Не голый натурализм, а некая неподдельность изображения. Это течение очень молодо, но уже захватывает, как панорамное кино, в котором зритель видит не картину, великолепно изображающую жизнь, а саму жизнь, внутри которой он как будто бы находится. Это стремление выйти из рамок искусственности самого искусства. Светить так, как светит природный свет, звучать так, как звучит естественный звук, страдать и радоваться так, как это бывает у обычных людей. Я это наверное чувствую, но, пожалуй, выразить не в силах. Мне кажется, дальше других в этом направлении пошло итальянское кино, которое я ценю как наиболее совершенное. Помнишь, мы смотрели с мамой фильм «Машинист»? Или тот чешский фильм «Майские звезды». В них именно и есть этот «cwint». Об этом мало говорится еще и пишется, но все это уже воспринимается как неподкупное, настоящее. В нем гуманизм — значит, оно выживет. Дорогу ему!
Валечка! Я вас всех очень люблю, я с вами. О подробностях нашего устройства здесь вам напишет Нина.
Целую маму, папу, Олю, Нюрочку, племянника Олежку и всех вас.
Ваш Ростик.
